Колония
Шрифт:
Испытывая такое ощущение, словно он с каждым шагом спускается в каменный век, Дэвид понес Бхаджат по склону в деревню. Когда он приблизился к ней, несколько собак подняли лай и вой. Из лачуг вышло около дюжины людей, и они выстроились в ряд, уставясь, разинув рты, на него и его ношу.
Они не дикари, подумал Дэвид. Они носили брюки, свободные рубашки и наброшенные на плечи колоритные красно-белые одеяла. Он не заметил у них никакого оружия.
Из хижины вышли новые жители и скопились вместе с остальными, пока в целом не набралось около трех дюжин. Взрослые мужчины —
Дэвид остановился в нескольких шагах перед строем неулыбающихся мужчин. Он держал на налитых свинцом руках Бхаджат.
— Она больна, — сказал он. — Ей нужен врач.
Они не ответили. Это были мужчины коренастые, широкоплечие и бочкогрудные. С такими же широкоскулыми лицами и сильно изогнутыми носами, как у древних инков.
— Она больна, — повторил Дэвид, жалея, что он не говорит по-испански. — У вас есть врач? Лекарства?
Мужчина в середине шеренги произнес что-то на непонятном Дэвиду гортанном глухом языке.
Он в отчаянии спросил:
— Абла эспаньол?
Они остались столь же неподвижны, как окружавшие их горы. Подул холодный ветер, и Дэвид увидел, что солнце очень скоро исчезнет.
Он поднял Бхаджат одной рукой, высвободив правую руку, и коснулся ладонью своего лба, а затем ее. Мужчины озадаченно переглянулись. Дэвид повторил свой жест; а затем показал на них.
— Коснитесь ее лба, — подозвал он заговорившего. — Увидите, какая она горячая.
Мужчина медленно, колеблясь, вышел вперед. После еще несколько демонстраций Дэвида, он очень осторожно коснулся лба Бхаджат кончиками пальцев, а затем быстро отдернул руку.
— Нет, — покачал головой Дэвид. — Вот так. — Он положил ей на лоб ладонь правой руки. Его левая рука стонала под ее тяжестью.
Мужчина мрачно поглядел на Дэвида, затем снова протянул руку вперед. И положил ее на лоб Бхаджат. Глаза его расширились. Обернувшись он позвал кого-то из толпы. Через строй мужчин проталкивалась толстая старуха, лопотавшая на том же резком языке. Она остро посмотрела на Бхаджат, а затем коснулась ее лба.
— А! — воскликнула она, а затем что-то сказала тому мужчине. И без малейших признаков страха подняла руку и коснулась щеки Дэвида. Для этого ей пришлось встать на цыпочки. А потом сжала запястья Бхаджат.
Она щупает ее пульс!
Старуха настойчиво обратилась к мужчине, который был, похоже, деревенским вождем. К обсуждению присоединились и другие мужчины, в то время как женщины и дети с любопытством посматривали на Дэвида.
Дэвид не понимал их слов, но интонация казалась ясной. Большинство мужчин явно высказывалось против допуска чужаков в деревню. Женщина показала на Бхаджат и сказала что-то язвительное. Дэвид увидел что она практически беззубая. Вождь казавшийся самым старшим из присутствующих мужчин — в его густых волосах проглядывали
Но когда он заговорил остальные смолкли. Затем он повернулся к Дэвиду и, сделав ему знак, провел в деревню. Остальные расступились, а затем опять сомкнулись и пошли следом за Дэвидом, старухой и вождем.
Хижины были тесными, прокопченными и воняли человеческим потом. Полы — из гладкой утрамбованной земли, стены — из неотесанного камня. Если сидеть достаточно близко к жалкому маленькому очагу в центре хижины, то можно согреть лицо и руки, пока мерзнет спина. Еда состояла из перченой овощной похлебки без всякого мяса.
Употребляемые ими столовые принадлежности, горшки для варки и резные украшения из дерева, камня или глины ничем не отличались от виденных Дэвидом в научных трудах об инках.
Это горцы, понял он. Они вели такой образ жизни тысячи лет, пока там инки строили свою империю, пока испанцы завоевывали их, пока создавалась перуанская нация и сбрасывала испанское господство, пока возникало Всемирное Правительство… это люди вели тот же самый образ жизни, не затронутые ничем произошедшим в течении сотен поколений.
У них практически ничего не было, но они поделились всем, что у них было, с Дэвидом и Бхаджат. Старуха явно была деревенской целительницей. Она вместе с парой других беззубых старух забрала Бхаджат в свою лачугу и принялась кормить ее горячим отваром из сушеных трав, развешанных на вделанных в стены колышках. Два дня Бхаджат не открывала глаз, и Дэвид крутился возле хижины, где ее держали.
Он спал в хижине вождя, на тюфяке из соломы и шкур, вместе с женой и одним ребенком вождя — девочкой, высунувшейся меж отцовских ног, когда Дэвид впервые дотащился до их деревни.
На рассвете третьего дня вождь разбудил Дэвида, осторожно потряся его за плечо, и объяснил с помощью жестов, что хочет, чтобы Дэвид отправился вместе и ним и еще двумя мужчинами. Они вышли из деревни, неся каждый по три-четыре длинных тонких деревянных копья каждый, и с заткнутыми за пояс стальными ножами. Охотничья партия? — гадал Дэвид. Или оружие предназначено для меня?
У него все еще оставался пистолет с пятью патронами. Индейцы не проявляли к нему ни малейшего интереса.
Они спустились по склону до границы лесов, где подпирали макушками туманное небо огромные хвойные деревья, больше любых виденных Дэвидом на «Острове-1». В лесу было темно, холодно, мрачно и таинственно. Но мужчины точно знали, что делали, когда расставляли простые силки из бечевок и палок.
Закончив утреннюю работу, вождь немного посовещался со своими соплеменниками, а потом повел Дэвида еще глубже в лес. Испытывая беспокойство, от того что вождь шагал впереди него, а сзади двое с копьями, Дэвид плелся по темной безмолвной тропе, бессознательно касаясь каждые несколько шагов рукоятки пистолета.
Лес поредел и Дэвид увидел, что они приближаются к краю оврага. Далеко внизу журчал и плескал бежавший вниз ручей, а рядом с ним шла мощеная дорога.
Вождь показал на нее, а потом опять на Дэвида. А затем что-то сказал и сделал широкое размашистое движение рукой.