Колумб Востока
Шрифт:
Справедливы или нет рассказы о жестокости мордванов, Юлиан не знал, потому что сам видел лесных жителей только издали. Мордваны высыпали толпой на берег, что-то кричали, но ничего враждебного или зловещего в их криках не было. Однако, может быть, мордваны просто хотели подманить проезжающих по реке к берегу, чтобы убить и потом носить отрубленные головы перед собой?
Следующая большая река — Клязьма — уже протекала по коренным русским землям, хорошо возделанным и населенным. На берегах стояли деревни, окруженные пашнями, луга со стогами сена. Домов в деревнях было немного, по два или по три, но постройки были крепкие, просторные. Речную воду бороздили остроносые рыбацкие челны, с большим искусством выдолбленные из цельного ствола большого дерева. К берегу спускались на водопой стада, и скот был рослый
В Гороховце, небольшом зеленом городке с множеством деревянных храмов, который, как сказали Юлиану, целиком принадлежал владимирскому епископу, на ладью сел русский монах. Юлиан разговорился с ним, осторожно передал кое-что из узнанного о монголах. Оказалось, что и на Руси знали о завоевателях, но относились к ним до удивления равнодушно.
— Из Дикого Поля в стародавние времена многие степняки приходили, — лениво цедил слова монах, снисходительно поглядывая на Юлиана. — Печенеги приходили, торки, половцы. А где теперь они все? Или погибли всеконечно, или под руку попали к князьям русским. Монголы твои, их у нас больше татарами кличут, тоже степняки. Куда им в наши леса да болота соваться? Отсидимся, переждем беду. Да и не пойдут они в леса-то, неуютно им в лесах, тягостно. Не о монголах надо думать, а о спасении души, в грехах погрязшей. Аминь…
Нечто подобное говорили и другие русские, с которыми беседовал Юлиан. Никто не заинтересовался свидетелем, который собственными глазами видел грозных монголов. Отчего такое спокойствие? От силы или от беспечности?
На исходе августа караван доплыл до города Владимира, столицы северного княжества русских.
Владимир был многоликим городом.
С юга, со стороны реки Клязьмы, город поднимался над пойменными лугами как могучий и грозный исполин. Над обрывистым берегом стояли высокие каменные стены. Выше были только белокаменные громады Успенского, Дмитриевского и Рождественского соборов. В ясные дни блеск золоченых куполов был виден за десятки верст.
Для путника, приближавшегося к Владимиру с запада, город начинался с величественных Золотых Ворот, белокаменного чуда, равного которому не было на свете. За торжественной аркой дорога переходила в городскую улицу, которая пересекала весь Новый город [21] с его боярскими теремами, богатыми купеческими домами, нарядными храмами. Через внутренние Торговые ворота путник попадал в Средний город, где находились торг и замок-детинец, великокняжеский дворец и соборы. Редкий гость проходил дальше детинца и торговой площади, поражавшей своим многолюдством, многоцветием красного товара, многоязыким купеческим гомоном. Поэтому гостю казалось, что весь город наполнен пышными хоромами и храмами, утопает в садах и нежится в богатстве.
21
Древний Владимир делился на три части: Новый город, построенный во второй половине XII в. князем Андреем Боголюбским; Средний город, центральная часть с детинцем и княжеским дворцом; Ветчаный город — укрепленный посад.
Иным представлялся Владимир с востока, с холмов, между которыми спускалась к Серебряным воротам дорога из другого большого русского города — Суздаля. Отсюда можно было заглянуть в Ветчаный город, похожий издали на большую деревню.
Все постройки Ветчаного города были деревянными, низкими, невзрачными. Дома тянулись вдоль единственной большой улицы, которая шла от Серебряных ворот к Ивановским воротам Среднего города. А между улицей и крепостными стенами, тоже в этом месте деревянными, — скромные дворы посадских людей, избы ремесленников, кузницы, навесы скотных дворов, покосившиеся клети и амбары, колодезные журавли на перекрестках извилистых переулков. Под стать жилищам были и церкви, тоже деревянные, потемневшие от времени и непогоды, с железными досками вместо дорогих колоколов. Теснота, бедность, убожество… И так до самой стены Среднего города, отгородившей от посада другой, княжеский и боярский Владимир.
Только с севера, со стороны Юрьевской дороги, с дальних полей, полого поднимавшихся за речкой Лыбедь, город открывался сразу, во всей своей многоликости.
Отсюда было видно, что в русской столице соседствовали богатство и бедность, пышный блеск великокняжеского дворца и скромность посада и что невзрачный Ветчаный город составляет чуть ли не половину столицы, а если пересчитать горожан, то посадских людей окажется много больше, чем жителей Нового и Среднего города, вместе взятых…
Но Юрьевская дорога вела к Владимиру из глубинных земель Руси, а Юлиан вошел в город с парадной, клязьменской стороны, по обычному пути иноземных гостей: от пристани через Золотые Ворота к каменному великолепию великокняжеского детинца. Неудивительно, что столица Руси у него оставила впечатление грозного величия, неколебимой устойчивости, переливающегося через край богатства.
С понятным волнением Юлиан ждал встречи с великим князем Юрием Всеволодовичем, который, как ему сказали, пожелал увидеть чужестранца, предъявившего караульным воинам охранную грамоту венгерского короля.
Глава 9. «КАК ИЗБЕЖАТЬ РУКИ МОЕЙ?»
Аудиенция в великокняжеском дворце была непродолжительной, но весьма полезной для Юлиана.
Великий князь принял монаха в небольшой комнате со сводчатым потолком и узкими окнами, затянутыми разноцветной слюдой. Он производил впечатление очень спокойного и рассудительного человека. Одет был великий князь без торжественности, по-домашнему, в чистую белую рубаху с вышивкой у круглого ворота, и только золотая цепь на груди свидетельствовала о высоком положении хозяина.
Юрий Всеволодович передал словесно венгерскому королю предостережение об опасности. Монголы, сказал он, днем и ночью совещаются, как захватить королевскую землю. У них также есть намерение пойти на завоевание Рима. И еще сказал великий князь, что монгольский хан отправил своих послов к венгерскому королю, но послы задержаны во Владимире, потому что есть подозрение, что это не послы, а лазутчики. Грамоту же, взятую у послов, Юлиан должен доставить прямо в руки королю Беле.
Бородатый русский вельможа в длинном кафтане, украшенном большими серебряными пуговицами, с поклоном протянул Юлиану пергаментный свиток.
Позднее Юлиан узнал, что содержалось в грамоте, написанной языческими письменами на монгольском языке:
«Я, Хан, посол царя небесного, которому он дал власть над землей возвышать покоряющихся и подавлять противящихся, удивляюсь тебе, король венгерский! Хоть я в тринадцатый раз отправляю к тебе послов, ты почему-то ни одного не отсылаешь ко мне обратно, да и сам ни послов, ни писем мне не шлешь. Знаю, что ты король сильный и могущественный, и много под тобой воинов, и великим королевством правишь ты. Оттого-то тебе и трудно по доброй воле покориться. Но было бы лучше и полезнее для тебя, если бы ты мне покорился добровольно. Рабов моих, половцев, бежавших от моего гнева, ты держишь под своим покровительством. Приказываю впредь не держать их у себя, чтобы из-за них я не стал против тебя. Половцам ведь легче бежать, чем тебе, потому что они кочуют без домов, в шатрах. Ты же имеешь замки и города, как тебе избежать руки моей?» [22]
22
Текст монгольской грамоты королю Беле подлинный.
Юлиан попросил показать ему монгольских послов, которые по приказу великого князя содержались в земляной тюрьме — порубе позади дворца.
Послы сидели на корточках у осклизлой, сочившейся влагой стены, уткнув головы в колени. Они не шелохнулись, когда с грохотом откинулась тяжелая дубовая дверь поруба и вниз хлынул яркий солнечный свет. Это были точно монголы. Юлиан достаточно насмотрелся на них за время путешествия, чтобы не спутать ни с каким другим народом. Наверно, и все остальное, о чем рассказывал владимирский князь, тоже правда…