Колумбы московского футбола
Шрифт:
Павел Канунников продолжал играть и в составе сборной страны. Ему приходилось выступать на стадионах Турции, Германии, Австрии, состязаться со сборными рабочими командами Финляндии, Латвии. В составе сборной Москвы он завоевал почетное звание чемпиона Всесоюзной спартакиады 1928 года. Он играл так, что казалось, ничто не помешает этому человеку постоянно находиться в спортивном строю.
Но в дело вмешался один из тех случаев, которые,. увы, нередко происходят, особенно в то время, с мастерами высокого класса. Еще во время поездки сборной РСФСР по Скандинавии в одном из матчей рослый защитник соперников, разъяренный сознанием своей беспомощности перед Канунниковым, бросился на нашего форварда,
– Случай исключительно тяжелый…
Домой в родную Москву наш спортсмен вернулся в бинтах. Его обследовали лучшие травматологи профессоры Духовский и Зацепин. Четыре месяца лечения, казалось, дали результаты. Когда летом 1925 года сборная команда Советского Союза выезжала в Турцию, в ее составе все вновь увидели своего любимца Павла Канунникова.
Но никто не знал, что в спешке сборов, а может быть, и потому, что не желал себя показывать «неполноценным» перед товарищами, наш герой оставил дома приготовленный ему протез для плеча. И вот Анкара. До матча осталось всего пятнадцать минут. Советская команда вышла на разминку. Павел разбежался, готовясь ударить по воротам, но мяч, подхваченный ветром, отнесло в сторону. Равновесие удержать не удалось и… снова вывих да еще с переломом. Тут же, на поле, бывший игрок СКС Николай Александрович Бункин, ставший врачом, оказал своему другу первую помощь.
Снова прием у Духовского, затем консилиум Духовский – Зацепин. Знаменитости на этот раз развели руками:
– Мы бессильны помочь…
Спустя некоторое время Канунникова направили в Германию на излечение. Там ему была сделана сложная операция. И вот безапелляционный приговор: спортом заниматься нельзя.
Хмурый, расстроенный уезжал из Берлина Павел. И вдруг на вокзале его окружила толпа людей: знаменитого советского футболиста пришли проводить рабочие-спортсмены Германии, те, с кем еще совсем недавно он сражался на футбольном поле, и те, кто с трибун восхищался его мастерством. Были цветы, добрые напутствия, просьбы передать самые лучшие пожелания советским людям.
Через двое суток – Белорусский вокзал родной столицы. Павла встретил брат Анатолий. Он с увлечением рассказал о чемпионате города, жарком споре за звание чемпиона, новых именах, неожиданностях в исходе поединков.
– А тебя, Паша, очень ждут в команде. Будешь играть?
– А как же! – невозмутимо ответил тот…- Ты же ведь знаешь, что без футбола мне не жить.
И уже через три дня Павел надел на перетянутую ремнями бандажа грудь тугую, аккуратно отглаженную футболку. Выйдя на поле, он провел в ворота соперников три гола из четырех победных, записанных на счет его команды. Это не стало эпизодом. Тяжелая травма не помешала ему играть еще долгое время, доведя свой активный футбольный стаж до солидной цифры – тридцать лет! А потом, уйдя из большого спорта, он долгие годы проработал в отделе футбола ВЦСПС, занимался вопросами торговли спортивными товарами, был директором стадиона на Красной Пресне, где родился и вырос, где пришла к нему большая спортивная слава, где он знал каждый камень и где, кажется, каждый человек знал его.
Здесь же, на Красной Пресне, сейчас ежегодно устраиваются традиционные соревнования на приз заслуженного мастера спорта Павла Александровича Канунникова. Они неизменно привлекают большое число рабочих команд и отличаются высоким боевым накалом.
Они с Красной Пресни
Как сейчас помню этот день – 10 марта 1968 года.
Я шел по улицам Красной Пресни, похорошевшей за последние годы. Вот корпуса новых домов, возвышающиеся по соседству со старыми, приземистыми, вдавленными в землю. Вот клуб, который жители называют Дворцом культуры, потому что он и впрямь напоминает собой царственное здание – столько в нем простора, света, торжественности.
У входа в клуб огромный, бьющий в глаза алой краткой плакат: «Сегодня в парке традиционные соревнования по русскому хоккею на приз братьев Артемьевых».
Иду в парк. Погода выдалась на славу. Казалось, зима и весна, встретившись на заветном рубеже, щеголяли друг перед другом своим великолепием.
В парке было оживленно, но особенно много людей собралось у основного хоккейного поля. Они окружили его плотным живым забором.
С минуты на минуту должна начаться эстафета: участников состязаний собралось много, они собирались поспорить в искусстве бега по ледянс›й дорожке, а уж потом четырем самым быстрым командам предстояло скрестить клюшки в борьбе за главный приз.
Среди многочисленной группы спортсменов, облаченных в красные, оранжевые, зеленые, черно-белые рубашки, среди озабоченно готовивших старт судей и собравшихся здесь фотокорреспондентов зрители приметили двух ладно скроенных мужчин, застывших у самого края беговой дорожки. Это были Иван и Петр Артемьевы. Все узнавали их, улыбались, радовались, как радуются встрече со старым, близким знакомым. Меня это открытие приятно удивило. Я поделился им с Павлом Александровичем Канунниковым, стоявшим рядом в группе почетных гостей.
– Чего ж тут особенного,- пожал он плечами.- Ведь эта семья очень много сделала для спорта, в частности для футбола и хоккея. С именами Петра, Ивана и других братьев связаны лучшие страницы истории отечественного спорта…
Эту главу, как читатель уже, вероятно, догадался, я и посвящаю старинной русской футбольной семье – семье Артемьевых.
Есть на земле Рязанской большое село Лобково. Раскинулось оно среди широкого степного простора, вытянулось по обе стороны проселочной дороги всеми своими ста пятьюдесятью избами чуть ли не на два километра. С этим селом у Артемьевых неразрывно связано великое слово – Родина.
– Мы народ простой, родословную не ведем,- сказал мне как-то один из них, Петр Тимофеевич.- Правда, хорошо помню деда своего – Артемия Артемьевича Артемьева. Удивительной доброты был человек, трудолюбивый, а жизнь сложилась тяжелая. Талантливый мастеровой, хлебороб, проводивший в поле от зари до зари, он никогда не мог свести концы с концами. Воспитанный в духе степенности, не употреблявший бранных слов, дед знал только одно ругательство и всегда облегчал им душу в трудную минуту:
– Ах, сволочь окаянный, опять денег нет…
Таким вот, досадливо разводящим руками, ругающим неизвестно кого, растерянным и обиженным, запомнили его внуки.
Запомнили они и другие картины. Как брал их дед с собой на покос, как звонко пела по утрам сталь, как, войдя в азарт работы, он чуть не наступал на шагавших впереди мальчуганов и весело покрикивал:
– Пятки! Пятки!
Помнят внуки, как иногда он гладил их по головам своей шершавой рукой и говорил задумчиво:
– Ничего, птенцы, может быть, дождетесь вы жизни человеческой. Я вот не дождался. А вам, гляди, и повезет…