Колумбы российские
Шрифт:
Несмотря на тяжелую, адскую работу под палящими лучами солнца, несмотря на побои, у Тараканова никогда не терялась надежда на то, что правитель Баранов вызволит своих из беды, если только узнает об их пленении. Он верил в свое спасение, хотя бы потому, что уже дважды чудом спасался из индейского плена.
Почти каждый день Тараканов был свидетелем исключительно жестокого обращения испанцев с индейцами, и не только солдат, но и монахов. Нелегко жилось и русским с алеутами. Однажды тяжело заболевшего алеута навестил в казарме падре из миссии, который сказал бедняге, что если тот хочет излечиться от болезни, ему нужно принять католичество.
Тараканов, присутствовавший при этом, позже в своих воспоминаниях записал, что алеут ответил священнику на это, что он с детства был приучен креститься по православному обряду и не может позволить себе креститься по-иному — это будет противно его православной вере.
Падре рассвирепел, приказал вытащить больного на двор, и там беднягу свирепо отхлестали бичом.
4
Прошло шесть месяцев, и в судьбе Тараканова все еще не произошло никаких перемен. Он со своими алеутами был в сущности рабом испанцев. По-прежнему они работали на полях миссии под постоянным надзором солдат, жили в том же грязном хлеве, а главное — всегда голодные.
Тараканов за шесть месяцев научился немного говорить по-испански и мог теперь довольно хорошо понимать своих тюремщиков. Все это время он старался узнать от них — не пытается ли компания добиться их освобождения. При каждом удобном случае он незаметно прислушивался к разговорам монахов — вдруг те проговорятся. Он был уверен, что и Баранов, и Кусков принимают меры к его освобождению, но он знал также, что все делается в официальных сферах медленно, не спеша. Нужно только запастись терпением. Он старался сблизиться с солдатами, оказать им хоть какую-то услугу, так же как и завязать дружбу с индейской прислугой в миссии. При каждом удобном случае он пытался переслать записку Кускову в форт Росс, дать ему знать о своем положении.
Тараканов однажды заметил, что в миссии началось необыкновенное оживление. И монахи, и солдаты находились в каком-то возбуждении. Двор миссии был подчищен. Он решил, что ожидается приезд важной особы. И, действительно, вскоре во двор миссии въехала большая кавалькада — отряд солдат и среди них какой-то пожилой военный в особенно красочной форме. Тараканов решил, что это какой-то крупный чиновник из Монтерея, а возможно, и сам губернатор.
Выбрав момент, когда никто не следил за казармой, Тимофей выбежал на площадь, подбежал к высокому гостю и закричал на ломанном испанском языке:
— Я русский… русский!..
Один из монахов быстро загородил ему дорогу и сердито закричал:
— Нет, нет… это индеец! Пошел вон… вон отсюда!
Солдаты подскочили к нему и потащили прочь со двора, подталкивая его подзатыльниками и градом ударов тростью. За свою выходку Тараканов и вся его группа охотников были наказаны дополнительной работой на полях и сокращением рациона.
Вечером, лежа на земляном полу в своей казарме, Тараканов заметил, что алеуты выглядели в этот день очень подавленными. Они о чем-то тихо перешептывались.
— Что вы там шепчете? — спросил он ближайшего алеута.
Тот замялся, но потом прямо сказал, что все алеуты потеряли надежду когда бы то ни было вернуться домой.
— Ты, Тимофей, во всем виноват, — хором заговорили все. — Ты заговоренный. Каждый раз, когда люди едут с тобой, ты попадаешь или в руки индейцев, или гишпанцев, и всегда в этих случаях много людей гибнет!
Тимофей пытался успокоить их, положиться на милосердие и помощь Бога.
— А насчет того, что я приношу несчастье, стыдно вам так говорить. Вы такими словами Бога гневите… — сердито сказал он им. — Вы не язычники, а истинные православные христиане, и не должны так думать и хулить имя Божье!
Уговорил их Тимофей да не надолго. Видно, терпению алеутов пришел конец. Через несколько дней алеут Василий подошел к Тараканову и сказал, что он решил жениться на индейской девушке и что монахи обещали дать ему землю, избу и всякий инвентарь, если он откажется от своей православной веры и станет католиком.
— Я решился на этот шаг, — сказал он. — Помощи нам ждать не от кого, а работать рабом на полях всю жизнь я не хочу.
Тараканов был в ужасе от таких слов.
— Да как ты можешь говорить такое! Как же это можно отказываться от истинной, православной веры!.. Ты с ума сошел! А потом ведь тебя жена ждет на Кадьяке!
Василий угрюмо посмотрел на него:
— Не видать мне жены никогда, Тимофей! Мы все останемся здесь навсегда. Я не хочу быть больше рабом. Посмотри на нашу одежду… истрепались мы совсем, изголодались…
Тимофей сделал еще одну попытку уговорить его:
— Ты же понимаешь, почему они хотят дать тебе индейскую девушку в жены? Да потому, что из тебя сделают индейца, а ты сам знаешь, как живут индейцы в этих миссиях. Ты их видишь каждый день, одетых в отрепья. Они рабы — работают каждый день на полях… Нет у них ни праздников, ни отдыха, а обращаются с ними хуже, чем с собаками. Да что там говорить… Сам видишь их жизнь.
Алеут потоптался на месте, но потом упрямо заявил:
— Их священник сказал, что я буду жить, как свободный человек, а если я стану католиком, то могу опять жениться!
Тараканов покачал головой и только горько добавил:
— Ты не прав, Василий, не прав! Это все, что я могу тебе сказать. Подумай, что ты услышишь от своей жены, когда вернешься домой и скажешь ей, что у тебя в Калифорнии другая жена и, мало того, — ты стал католиком!
Василий опустил голову, но, как загипнотизированный, монотонным голосом повторил:
— Мы никогда не вернемся… останемся здесь… и я хочу жить здесь лучше, чем мы живем теперь… хочу иметь жену!
В следующее воскресенье Василий женился на индианке и покинул своих товарищей — поселился где-то с молодой женой на ферме. Вскоре и остальные алеуты заколебались. Через несколько дней четыре алеута тоже изъявили свое согласие поселиться на ферме и жениться на индианках. С их уходом осталось только шесть человек, включая Тараканова.
Испанские патеры стали подвергать оставшихся постоянному нажиму, пытаясь склонить их к католичеству. Возможно, из-за того, что оставшиеся были русскими, которые не мыслили для себя никакой другой веры, кроме православной, или же высокое моральное влияние Тараканова на них подействовало, но никто из них уговорам монахов не поддался.