Колыбельная виски
Шрифт:
Моя бейсболка падает на пол, я быстро хватаю ее и натягиваю обратно на голову.
— О... Боже... Боже! — визг эхом отражается от высоких потолков. — Ной Грейсон! — И по пронзительным крикам, которые следуют за моим именем, я понимаю, что бежать уже поздно.
Людей передо мной оттесняют в сторону. Они отшатываются на несколько шагов, прежде чем буркнуть на девушку, направлявшуюся прямо ко мне. С пылающими щеками она останавливается прямо передо мной.
— О боже мой! Это ты! — Девушка потными руками вцепляется в мою руку. Хочу отстраниться от неё, но не могу. — Можно мне сфотографироваться? Я просто обожаю твою музыку. Это так красиво
Прежде чем успеваю ответить, ее камера оказывается у меня перед носом. Я улыбаюсь, и она обнимает меня. Снова. А затем… уходит с телефоном в руке, и пальцами, бешено бегающими по экрану.
Вздохнув, провожу рукой по лицу, прежде чем сильнее натянуть козырек кепки, чтобы прикрыть глаза. Опять же, я знаю, что должен быть благодарен, а не раздражен, но после нескольких месяцев гастролей и пятнадцатичасового перелета я просто чертовски вымотан.
Слава оказалась совсем не такой, как я думал. Черт возьми, жизнь оказалась совсем не такой, какой я ее себе представлял.
Дойдя до выхода А-13, смотрю на табло и стону. «Отложен». Еще один раскат грома грохочет по зданию, вроде как «пошел ты» от матери-природы, я думаю. Продвигаюсь к ряду сидений, чтобы сесть, но замечаю мерцание неоновой вывески «ТиДжиАй Фрайдис» (прим. T.G.I. Friday’s — американская сеть ресторанов) в конце коридора. Мне нужно хоть что-то, чтобы снять напряжение. Ну и что, что сейчас только три часа дня? Все равно таблоиды утверждают, что я пьяница. Очень не хочется их подводить, поэтому направляюсь прямо в бар.
Бармен протирает стойку, даже не потрудившись поднять глаза, когда я бросаю ручную кладь на пол и вытаскиваю табурет, и хотя некоторые могли бы посчитать это грубым, меня это вполне устраивает.
— Что я могу вам предложить? — монотонный гул его голоса напоминает мне об учителе из сериала «Чудесные годы».
— Виски. Чистый.
Не говоря ни слова, он отворачивается, а я достаю телефон из кармана, открываю Facebook и прокручиваю страницу. И вот я сижу, заглядываю в жизнь людей, которых, блядь, даже не знаю... социальные сети такая странная штука.
— Вот, — говорит бармен, прежде чем я слышу звон стекла по стойке.
— Спасибо.
Продолжаю прокручивать список, допивая теплый напиток и хлопая пустым стаканом по стойке. Мем с котами. Политический пост. Какой-то парень, с которым я когда-то дружил... А потом Facebook реально вводит меня в ступор: «Ной поделился этим воспоминанием годичной давности». Фотография меня и Ханны, лежащих на моей кровати. Я опубликовал эту фотографию после того, как уехал из города, надеясь, что она увидит ее. Я надеялся, что она скажет ей, что я не забыл ее, но, похоже, это не сработало. На снимке все то, что я пытался отрицать с тех пор, как уехал из Рокфорда — любовь, которую я испытывал к ней, невозможно забыть.
Ханна Блейк. Я уставился на ее имя на теге. Оно черное, когда все остальные синие, потому что она заблокировала меня почти год назад. Ханна полностью вычеркнула меня из своей жизни.
— Можно мне еще один? — прошу я, мой взгляд все еще прикован к этой фотографии, грудь сжимается от боли, гнева и всех тех ужасных эмоций, которые вызывает осознание того, что я потерял ее.
Сделав глубокий вдох, закрываю глаза, и этого достаточно. Словно у меня в голове взорвалась
Бармен ставит передо мной второй стакан. Хватаю его и проглатываю залпом.
Неужели уже больше года прошло с тех пор, как она вынудила нас из любовников стать незнакомцами?
Выпиваю третью порцию виски — утопи свои печали, верно? — затем направляюсь к переполненному терминалу, чтобы дождаться своего рейса, игнорируя взгляды, шепот, вспышки камер. Пялюсь на эту чертову фотографию, все еще висящую на экране моего телефона. Я думаю о ней, по крайней мере, раз в день. Может быть, это звучит жалко, но есть вещи, с которыми ты просто не можешь ничего поделать. А я не могу забыть ее, даже если память о ней напоминает мне о человеке, которым я когда-то считал себя.
Я не был тем человеком, которым она учила меня быть.
На самом деле не был…
После двухчасового полета, наполненного турбулентностью и орущим ребенком, я наконец вхожу в свой дом.
Нет никаких приветствий. Никаких теплых улыбок, потому что здесь никого нет. Когда я был на гастролях, меня окружали люди и шум. Но не здесь. Здесь я был никем.
Бросаю ключи на столик у входа и роюсь в стопке почты, которую экономка оставила у лампы. Счет. Спам. Спам. Тяжелый конверт из манильской бумаги лежит на дне стопки, и когда я переворачиваю его, мое сердце подпрыгивает к горлу. Х. Блейк. Обратного адреса нет. Только ее имя.
Неприятный жар распространяется по моему телу. Сегодня судьба действительно пытается подстроить мне пакость. Господи, мне нужно выпить пива. Прохожу через фойе и парадную гостиную, которая никогда не использовалась, затем через столовую со столом на четырнадцать человек — опять же никогда не использовалась — и вхожу в кухню. Бросаю письмо на стойку и хватаю пиво из холодильника, затем открываю крышку и делаю глоток, мой взгляд все время прикован к этому проклятому конверту. Почему именно сейчас? Это было все, о чем я мог думать, когда снова беру его в руки. Не знаю, почему, но пробегаюсь пальцами по ее имени. Может быть, потому, что это самое близкое к тому, чтобы прикоснуться к ней за долгое время, и как бы сильно я не хотел притворяться, что мне наплевать на то, что произошло, это беспокоит меня.
Ненавижу то, как все закончилось между нами.
И всегда буду любить.
Мои ладони скользкие от пота, когда я вскрываю конверт. Пролистываю написанные от руки страницы, и в воздухе витает легкий аромат амбры и жасмина. Ну же, Ханна. Ты что, обрызгала страницы своими духами? Амбра и жасмин — «Алиен»… Ханна — единственная из моих знакомых, которая пользуется ими. Я обычно останавливался в торговом центре и распылял образец на одну из этих маленьких палочек и вдыхал аромат, просто чтобы вспомнить. Это такой тонкий способ заставить себя вспомнить ее. Жестокий способ, и он ранил меня до костей, потому что я потерял ее. Моя грудь сжималась с каждым вдохом, словно удав, обвивающий мое сердце. И я не знал, кричать мне или плакать, или просто...