Колыхание Времен
Шрифт:
Венера засмеялась:
– Вот, теперь понятно - ты, как всегда понятно объясняешь всё.
Яросвет даже обиделся:
– А чё, чтобы понятно стало, надо об скалу поколотить?.. Во, люди... или богини... пока не поколотишь, не поймут.
Венера чмокнула его в щеку:
– Да понятно мне, только об скалу не колоти, ведь я человеком почти стала, боль чувствую, и тело меняться стало.
– Баба, есно... ха-ха, давно мечтала, Лилит завидовала, а зря.
– Это почему?
– Она давно богиней стала, всё тело совершенствует
– А тебе?
– Когда с женщиной не тяготит, когда с богиней, даже радует.
– Чё это с богиней радует?
– Богини визжат от дикой хватки, есно...
– Нахал и грубиян ты!..
– Человек! Неандерталец, хоть и Яросвет.
Венера прыгнула ему на шею, повалила на пол.
– Дикарь! Хоть и ребёнок, - вдруг засмеялась.
– Ха-ха! Я же забыла... грудничок. Тити хочешь. У всех сосёшь!.. Ха-ха-ха!
– Чё у всех то. У тебя только, да у Нади вот. Ну, Дана предлагала.
– Предлагала! Ты забыл - у всех.
– Да?.. Забыл, наверное... вообще то в детстве лишён был удовольствия такого в какой-нибудь из жизней, - грустно Яросвет сказал.
– Тогда пошли, я покормлю тебя, а ты попробуешь вернуться в будущее, откуда пал сюда и мне покажешь, может и для себя что прояснишь.
– Зачем идти куда-то, ведь накрывать на стол не надо.
Венера оголила грудь, села, взяла рукой и поднесла к его губам.
– Пей, грудничок, не как муж, а как ребёнок, которому от рода день один всего.
И Яросвет прильнул к соску.
– ---------------------------------
Пылающая огненная плоть Венеры и его купались в океане пламени, а не воды. Но пламя, как не странно, не жгло, а охлаждало, как вода, наполняя бодростью и силой. В небе птицы дивные летали, и солнца не было, не было теней. Птицы, словно просвечивались, вернее, Венера видела их сразу со всех сторон. О чём-то подумала, и образ мысли появился тот, о чём подумала.
– Яросвет!..
– вздрогнула планета вся... голос услышала в себе:
– Не надо что-то говорить, я вижу всё, что в тебе происходит. Все мысли на виду. Здесь нет тайного, у всех сознание открыто настежь, потому что нечего таить, здесь нет греха совсем.
– А ты безгрешен разве?
– посмотрела на него. Он был прекрасен.
– Да! Безгрешен, значит чист душой. Как я, например - просто такой, как есть, не пытаюсь даже что-то скрыть в себе.
– А какой ты здесь?
– Горячий, вредный чуть - смотри, сама увидишь.
Венера посмотрела и увидела его - горячего, чуть вульгарного и наглого, вот и нетерпеливость проявилась и многое другое, что с её точки зрения и не всегда безгрешно.
– Не всегда, но не скрывается, а на виду у всех. Когда меня такого видят, как я есть, знают, как себя вести, нет здесь необходимости этикета...
– Как это?.. Милый!
– от Венеры волна червонная любви, медленно к нему пошла, проникая внутрь и стрелкой устремляясь к его сердцу. Ответная от Яросвета устремилась к ней. Она, словно в блаженстве полетела: нет неге просто, как на Венере - будто в океане плавала любви самой. Услышала его опять.
– Если кто-то видит, а ведь я открыт всегда, что я не хочу ни с кем общаться, ни кто ко мне, и подходить не будет.
– А если я хочу с тобой уединиться?
– А разве кто-то нам мешает? Ты кого-то видишь?
– Нет! А почему?
– Венера повернулась чуть, увидела вдруг берег дивный. На берегу кипела жизнь многообразием своим, поражая сознание её. В небе ангелы летали, а может и не ангелы, а кто-то, или что-то более высокий духом. Услышала в себе:
– Здесь нет того или таких, который выше или ниже - здесь много нас, но Я един.
Венера даже рот от удивления открыла, от той дивной красоты, что видела вокруг себя. Вот кто-то шёл по берегу. Ей показалось, что это зверь какой-то, но чувствовала, что разумный. А вот кто-то полетел, не разбегаясь - просто шёл и... стал в небо подниматься и... вдруг исчез. Кто-то летал, летал,.. вдруг, превратившись в луч света яркого, устремился в даль. Поражало ещё то, что всех видела со всех сторон.
– Ух ты!..
– удивлялась.
Стали на них вниманье обращать. Яросвет к Венере подошёл, они стояли в воде-огне, взял её на руки и понёс на берег. Она смутилась, понимая, что не такая, как все здесь, что-то не хватает у неё. Интерес к ним появился, но Яросвет ни сколько не смутился - просто нёс её, не обращая ни на что внимания. Волны любви его переплетались с волнами её любви. К ним потянулись ниточки серебряные света, что при касании, словно делали массаж.
– Что это, Яросвет?
– Это радость окружающего мира!
– Радость! От чего?
– От нашей любви, Венера!
– А можно нам опять уединиться?
– Зачем? Нас здесь нет реально... и есть, конечно... Нашу любовь все видят, зачем лишать их радости такой.
– Тогда пускай...
– и плёнка тонкая, что от её смущения образовалась, лопнула, вернее, растворилась будто. Она прильнула к Яросвету крепче, поцеловала. Волны вуалью сфер червонных, устремились, охватывая всё большие и большие пространства. Как отражение от каждого предмета, образа и... переплелись в прекрасной, дивной перекличке сфер, лучей и света, наполняя мир кругом блаженством знания и радостью великой осознания себя не как части только, а как Единого всего. Услышали в себе:
– Что-нибудь произошло, сын мой?
– Нет, отец мой, чуть отдохну и в путь, обратно. Устал чуть-чуть.
– Ты сам решил.
– Я знаю. Решил Венере показать наш мир.
– Как смог? Ведь это невозможно в мирах греха.
– Возможно, даже в мирах греха, если не в грехе.
– Там нет не греха.
– Есть! Мать младенца кормит не в грехе - в любви и радости великой. Видишь, даже здесь прильнули к её груди.
– А кто ж младенец? Ведь младенец тоже должен быть.
– Я младенец, есно. Грудничок.