Колымская сага
Шрифт:
Сейчас, когда люди были увлечены своей песней, обстановка казалась действительно исторической. Товарищи его (Ивана) трудов представлялись ей первыми проходчиками этой земли. Тёмный лес стоял на страже и прислушивался к громким голосам. Здесь, в лесу, люди пели во всю мощь своих лёгких. А лица были суровы, решительны, как будто им предстоял суровый ратный поход. Заканчивалась песня. Все сидели тихие, задумчивые.
Тогда Иван запевал вновь:
Почему ты ямщик перестал песню петь?Приумолк и такой стал унылый.Или буряИ тогда солидный, заросший усами и бородой геолог Дрынов вступал в песню:
Нет, не горе меня захватило врасплох,Только часто теперь вспоминаю.Это было давно. Год примерно назад.Вёз я девушку трактом почтовым.Голубые глаза, словно тополь – стройна,И накрыта платочком пуховым.Я подвинулся к ней, «Полюби, – говорю, —А не то загублю твою душу».А она мне в ответ: «Убирайся, подлец!Хоть я в поле одна, но не струшу».Заканчивал эту песню обычно Иван Иванович.
Кони мчали меня, словно буря огня.Так несла их нечистая сила.Вдруг жандармский разъезд перерезал нам путь.Наша тройка как вкопана встала.Кто-то выстрелил вдруг прямо девице в грудь.И она как цветочек увяла.Песня оборвалась. Что её навеяло? Очевидно, далёкая история ссыльных в Сибири ещё не совсем выветрилась из памяти этих суровых мужиков. Некоторых ещё не отпустили воспоминания о жизни в тюрьме: драки, поножовщина, избиения тюремщиками, а порой и расстрелы. Что в те первые колымские золотодобывающие годы советской Колымы практиковалось некоторыми начальниками лагерей.
Здесь, в лесу, в полевой партии они были все равны, они были товарищами. Иногда друзьями. Начальник полевой партии не терпел насилия и ссор. Его слова, пожелания, приказы и распоряжения не подлежали обсуждению, они выполнялись. Он утверждал, что общее дело, нужное их стране, должно их объединять. Зачастую они шли по трудным дорогам, на пределе усталости. Они ценили друг друга за выносливость, за преданность своему делу, за то, что они были настоящие мужчины, мужики. Трусы и нытики здесь не приживались.
После небольшой паузы кто-нибудь запевал весёлую и разудалую песню. Вечер продолжался. Затем объявлялся отбой. Все шли к реке умываться и по своим палаткам.
Ольга смотрела им вслед и улыбалась. То, что ей открылось здесь, на буровой, было просто и значительно. Какие они все разные, эти люди. Многие из них скрывались от правосудия, расплаты за преступления. Жизнь в тайге на природе очищала души, заставляла внутренне увидеть жизнь с другой стороны, оценить себя, перешагнуть из тёмного бытия в свет. Они познавали дружбу, они стремились встретить любовь, создать семью, завести детей. Всё это, из их таёжного далека, было трудной тайной мечтой. Они расходились после таких вечеров с улыбкой. Суровые мужчины оттаивали около этого костра.
Никакая улыбка не возымеет эффекта, никакое напутствие не утешит, никакая доброта не спасёт, если наша внутренняя правда не будет прекрасной. Ибо связывает всех нас – всё лучшее в нас – только правда человеческих сердец и чистота любви, неведомая другим созданиям.
Это были самые счастливые вечера и ночи для Ольги. Днём её Иван ей не принадлежал. Он вёл людей, давал всем работу, день плотно был заполнен обязанностями руководителя отряда. Но вот наступало время ужина, отдыха у костра, песен, отдыха в палатке. Засыпали дети. Иван крепко прижимал Ольгу к себе, отдавал ей своё тело и свою душу.
– Иди ко мне, моя милая. Если бы ты знала, как сильно я тебя люблю, – шептал он.
Ольга чувствовала, как растёт её любовь к этому человеку. И была счастлива.
Её окружала красота родной земли: тихо шептал лес за стенками палатки, журчал ручей. Она любила встречать рассвет, наблюдать разгорающуюся зарю, выкатывающийся над лесом шар солнца. Постепенно день заполнялся делами.
Ольга вплотную знакомилась с тайгой, с землёй, с её внешними и внутренними богатствами. Удивление перед красотой мира, в центре которого был человек, частичка тёплой жизни, хрупкое зёрнышко живого, вызов минеральному хаосу равнодушных гор. Её мысли, её душа были заняты стремлением понять людей и природу. Теперь она понимала своего Ивана. Его жизнь насыщена поиском, его работа захватила его целиком, наполнила его существование смыслом.
Теперь она редко думала о своём прошлом. Здесь, в лесу, ей по-новому открывался смысл труда и поиска, возникала новая любовь к земле. Она была единственной женщиной в этом обществе. Но эти мужики, видя её красоту, не покушались на её тело. Они знали, что, если нарушить согласие и гармонию этой семьи, Иван их не простит, убьёт на месте и сразу. Но главное не в этом. Она воплощала для них женщину-мать, сестру, красоту, вышедшую из глубин леса и природы. Она была священна.
Беглянка
Советская власть устанавливалась на селе. Не всем и всегда она была понятна. Пришли домой солдаты с войны. Не мирные, политически взбудораженные, каждый со своим чувством справедливости и понятиями о власти. Смена власти где-то там, в Томске или в Омске, не оставляла в покое жителей небольшого села. Надо было кормить армию Колчака, пополнять солдатами. Ушли мужики в лес, в партизаны. В село являлись агитаторы. Представители власти. Всем требовались еда и люди. Коммунисты присылали продотряды. Советы присылали своих представителей. Те объясняли крестьянам про советскую власть, про власть бедноты, про то, как надо выгонять и раскулачивать богатых. Периодически из леса приходили бандиты. Наводили свой порядок: убивали представителей власти, пороли на деревенской площади сочувствующих, снова скрывались в лесах.
Григорьевы, по прозвищу Дворецкины, были первыми на раскулачивание. Семья большая, мужиков много. Дед Григорьев сынов приучал трудиться. С ранних лет они учились не только сеять и пахать, косить сено, ухаживать за скотиной. У них не только была изба, изукрашенная деревянной резьбой, но и хутор. А на хуторе пасека, трактор, поля засевались хлебом, гречихой, льном. Просились сыны учиться в Томск, но дед всех крепко держал. Его сыны не уходили в лес бандитствовать, не лезли во власть. И сейчас все были на хуторе. Поэтому деревенская голь перекатная решила начать раскулачивание с них, пока нет дома здоровых молодых мужиков. Дома был дед и невестка с тремя детьми, да младший сын Порфирий.