Команда кошмара
Шрифт:
Салиновский? Чемодан без ручки. Человек, которому нет применения, но вроде вправивший себе мозги, а следовательно — условно достойный рискнуть жизнью за чистое дело. Его мне сунули понятно зачем, просто лишняя пара лояльных глаз. Заодно козырь, способный вырубить кого угодно. По сути, ему это чистое дело можно просто состряпать за счет того, что Паша прекратил очаровывать и сношать всех девок подряд, но… кто ж так делает?
Рамазанов? К бабке не ходи, мне сосватали снайпера. И советчика. Может даже агента, потому как быстрая смена цвета и длины волосяных покровов — мечта шпиона. Он единственный не вписывается в нашу гламурную тусовку,
То есть — мне дали три самосвала хлама, но с помощью напильника и такой-то матери из него можно сделать конфетку. Тем более, что совать мне её никому в жопу не нужно, а надо так, небольшое прикрытие на миссии. Разведочка там. Может…
Додумать мне помешала четверка спецназа, заводящая на этаж паренька в «угнетающем» КАПНИМ-е с заломленными назад ластами. Здоровенные мужики в бронежилетах вдвоем пёрли мелкого доходягу, а еще двое не сводили с него своих АКСУ. При виде встающего с кресла меня все как по команде остановились.
— Изотов? — громыхнул один из детин, державших наизготовку оружие, — Симулянт?
— Да. Я.
— Документы, — тяжело уронил дядя.
Пока он рассматривал извлеченные мной из кармана бумаги, я задумчиво смотрел на свернутого бубликом парня лет шестнадцати, не больше. Он мне не нравился. Черноволосый, смуглый, похож на цыгана. Нос горбатый, опять же. Это раз. Наручники. Это полтора. А во-вторых, где номер два? Точнее, шесть? Кто-то из этих? Вряяяяд ли.
— Всё, он твой, — пихнул отпущенного из захвата пацана ко мне громила, вернувший документы, — Твоя головная боль. Мы передаем, остальное решайте сами.
— А где еще один? — осведомился я, предчувствуя проблемы, — Это же Сосновский? А где Розенштамм?
— Он его шлепнул по дороге, — ухмыльнулся детина, — Порвал на две части. Так что будь аккуратнее, стакомовец. Не повредит. Все, бывай.
Под стук ботинок спешно отбывающих вояк, пацан гнусно и с вызовом ухмыльнулся мне в закрытое маской лицо.
Кажется, у меня проблемочки.
Глава 4
Веселые старты
— Изотов? Окалина на проводе, снова. Всё подтвердилось. Меня… нас хотели подставить. Не вписали в докладную, что Сосновский двинутый нацист. Суки.
— Что делать, товарищ майор?
— Ты что-то подписывал? Приемку, например?
— Нет, эти отбойщики просто его мне сгрузили и свалили.
— О как. Отлично… и куда ты его?
— Оставил в КАПНИМ-е и браслетах с остальными. Сидят.
— Ясно-понятно… Тогда давай так…
Выслушав пожелания начальства, я повесил трубку. Закурил, не отходя от телефона и хамски стряхивая пепел на чистый пол. Осуждаете? Сам бы себя осудил. Но тут такое дело… ай, ладно.
Иду в комнату гостиницы, куда набились все наши в связи с приездом последних гостей. На душе мерзкое сухое говно, перекатывающееся навроде перекати-поле, только по задворкам потрохов. Все у нас в жизни кое-как, всё через жопу, а тут еще и межведомственные дрязги во всей своей красе подоспели. Машу вать!
— Наконец-то! — недовольным тоном меня встречает сидящий на стуле Виталий Сосновкий, псих с очень непростыми родителями, — Давай снимай с меня эту сбрую, вижу, тут все норма… эй! Ты ч…
Больше он ничего произнести не успевает, так как зашедший ему за спину я сворачиваю ублюдку шею как цыпленку, а затем, вышвырнув за шкирку мелко содрогающееся тело в угол, сам занимаю стул. Успеваю даже слегка поерзать задом перед тем, как до свидетелей этого перфоманса начинает доходить, что они только что увидели.
Первым в себя приходит Рамазанов.
— Нас это тоже ждет? — скупо спрашивает мужик, кивая на отходящего Сосновского.
— Вас? Нет, — успеваю ответить я, прежде чем начинаются вопли, сопли и истерики. Спонсором всего выступают на семьдесят процентов Конюхов и на тридцать Салиновский. Писательница смотрит и молчит, панкушка как-то нездорово хрюкает. Весело, в общем, но разобраться с нездоровой атмосферой помогает сам Азамат, выдающий художнику четко размеренного леща, выключающего в засранце звук. Паша, глядя на это, успокаивается сам. Я сижу, наблюдаю.
— Поясни, — кратко просит меня военный, только что доказавший, что как лидер и командир по навыкам он на три головы выше меня.
— Все слушают? Хорошо, — я слегка улыбаюсь, — Думаю, это тело уже успело похвастаться тем, что сделало? На всякий случай дополню — покойный был нацистом. То есть, если бы я его освободил, появился бы неиллюзорный шанс преждевременной кончины товарища Сумароковой. И сделать бы вы ничего не успели. Теперь, вкратце — подобное вам не грозит, если только не надумаете атаковать меня или кого-то из отряда. Даже если вы сбежите, то я по вашему следу не пойду, а лишь отчитаюсь по телефону. Этот момент ясен?
— Да ты ненормальный! — вновь психанул Конюхов, тыча пальцем на лежащий в углу комнаты труп, — Ненормальный!
— Ненормальные тут все! — жестко отрубил я, слегка повышая голос, — Вы хотите начать жизнь с чистого листа? С чистого дела? Это вам и собираются предоставить, если мы справимся! Только вот если у вас в головах не хватит шариков, чтобы действительно жить нормальной жизнью, то дверь — вот она! Задание слишком важное, а ваши роли слишком небольшие, чтобы я отвлекался на ваши капризы и метания. Выходите за дверь, становитесь участниками гос.измены, но не канифольте мне нервы. Теперь делаем так! Пока я курю, вы успокаиваетесь и настраиваетесь на продуктивный разговор. Поехали.
Сигарета не лезла, так что времени хватило всем. Сидящим напротив меня бедовым личностям устаканить изменения в их непростой жизни, а мне сформулировать то, что я собирался им сказать.
Вышло неплохо. Краткими рублеными фразами, я донес до бедовой пятерки (семерки), суть предстоящего дела. Итак, мы формируем нечто вроде цирка прокаженных, компании печально известных знаменитостей, выпущенных из-за решетки и допущенных за хорошее поведение к телу знаменитой Юлии Окалины в качестве сопровождающих во время турне. Здесь роли простые — работать зеваками и не обосраться, потому что брошенная на певицу-призрака кем-то из группы тень будет означать персональный провал задания. Мозгов, чтобы во время концерта поизображать из себя приличного человека, тут хватит у всех. Это публичная часть.