Командующее Я
Шрифт:
Такова история о мудром суверене, поступков которого никто не понимал. Когда последняя битва закончилась и варвары были разгромлены, армии победителей перессорились. Они вернулись в свои страны, и их историки составили противоречащие друг другу хроники этой великой битвы. Единственное, в чем их описания совпадали, так это в том, что никто не понимал князя.
ВНИМАНИЕ
Некий человек спросил у дервиша, обучавшего людей, почему так трудно сохранять состояние бодрствования: помнить прочитанное
«Жил когда-то дервиш, который регулярно читал лекции группе людей, среди которых был старец, неизменно сопровождаемый своим внуком, маленьким мальчиком.
Этот старец, как по часам, засыпал, едва дервиш начинал говорить.
Однажды у дервиша возникла идея. После занятия он подозвал мальчика и сказал:
“Я дам тебе серебряную монету, если ты будешь толкать своего дедушку каждый раз, когда он будет засыпать на моих лекциях”.
Мальчик согласился.
На трех следующих занятиях мальчишка подталкивал деда каждый раз, как тот закрывал глаза. Дервиш был доволен.
Однако на четвертой неделе старец уснул, как и прежде.
Отозвав мальчика после занятия, дервиш спросил:
“Разве я не давал тебе серебряную монету, чтобы ты мешал дедушке засыпать?”
“Все так, — сказал мальчик, — но когда я рассказал ему об этом, он дал мне три серебряных монеты, чтобы я не делал этого”.
Таким образом, — продолжал дервиш, рассказавший эту историю, — серебряная монета — это ваше желание удерживать внимание. Три монеты — ваша природная лень, привычки и незаметное для вас противодействие истине».
КОГДА ОБУЧЕНИЕ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ВНУШЕНИЕМ
Внушением можно назвать жесткое «насаждение позиций, при котором отсутствует щадящий режим, способствующий их усвоению». Внушение отнюдь не является тем, что подразумевают некоторые люди, заявляющие, что это эффективный способ быстро достичь тех целей, на какие в обычных культурах требуется много лет.
Итак, почему «усвоенная» система более приемлема, чем насажденная?
Тому содействуют два обстоятельства. Первое: обучение, растянутое во времени, и условия свободы создают благоприятные условия для отторжения того, чему учат. Второе: там, где время измеряется годами и у людей есть возможность не соглашаться и обсуждать, появляется и возможность модификации.
Фирменным признаком внушения служит следующее: людей побуждают поверить во что-то, а затем, обычно перевернув все с ног на голову, провозглашают, что они обрели веру и вера эта — как и положено — священна и даже неизбежна.
Предложить идеи и дать людям информацию для их проверки (в том числе путем сравнения с другими идеями) — вот признаки свободы и образования. Приверженцы внушения и то, и другое или искажают, или упраздняют.
Два обстоятельства мешают сказанному выше стать широко известным знанием в наше время.
1. Это совсем новое открытие для Запада и современного мира. Для его принятия требуется время.
2. Эти факты, будучи обнародованными, ставят в неудобное положение
СВЯЗЬ МЕЖДУ ТРАДИЦИЯМИ
В.: Какова связь между различными метафизическими традициями, если таковая вообще существует?
О.: Если говорить на вашем языке, — существует множество связей. Вот те важнейшие, которые следует отметить:
мир замусорен остатками истинных традиций. Их действенность сильно подпорчена или выродилась, став повторяющимися процедурами;
то, что учение должно обновляться в соответствии с местом, временем, людьми и требованиями дела, — естественный закон.
В.: Как производится такое обновление?
О.: Это просто. Учитель, предназначенный выполнять определенную функцию, организует и представляет учение в форме, которая соответствует вышеупомянутым условиям.
В.: Означает ли это, что традиционные учения, которые представлены в различных странах, не выполняют сейчас никакой подлинной функции, будучи реликтами того периода, когда они служили хранилищами реальной «работы»?
О.: Да, это так.
В.: Но есть ли сейчас в подобных организациях что-нибудь реальное или функциональное?
О.: Пользуясь вашими терминами, можно сказать, что эти духовные, психологические и другие системы содержат три основные части:
компонент реальности, то есть предельной истины, который в какой-то степени был заключен в систему человеком, ее сформировавшим;
компонент разложения, проникший в учение в тот момент, когда прекратилось правильное усилие, возможно со смертью человека, его сформировавшего;
компонент внешней формы учения, который со временем незаметно становится главным объектом интереса участников.
Это наименее полезная, однако наиболее притягательная часть.
В.: Как участникам таких групп знать, правильна ли их «работа» и имеет ли она смысл?
О.: Существует только две возможности. Либо у них есть учитель, которому известна их ситуация, и в этом случае он исправит дефекты и они не укоренятся. Либо их деятельность имеет полностью повторяющийся характер, и усилие превратилось в административную функцию. Это происходит, когда в учении нет подлинной преемственности и во главе не стоит личность, развитая настолько, чтобы диагностировать ситуацию. В этом случае группа в большей или меньшей степени становится пленницей автоматизма внешнего мира.
В.: Появится ли учитель в уже существующей группе или нет?
О.: Может появиться, а может, и нет. Он приходит, чтобы исполнить закон. Он может восстановить рабочую основу осиротевшей группы.
В.: Зачем он это делает?
О.: В ответ на непреодолимую потребность.
В.: Всегда ли группа узнает его?
О.: Некоторые люди узнают. Все зависит от их воспринимающего аппарата. Обязанность учителя не столько поучать, сколько сделать себя доступным восприятию этих людей.
В.: Нуждается ли учитель в поддержке таких групп?