Комбат. Остановить блицкриг! (сборник)
Шрифт:
Ладно, коль решил, то незачем и тянуть, каждая минута промедления – жизнь кого-то из его бойцов, за которых он отвечает лично. За каждого из которых! Лично отвечает! Да, прав был тот майор-психолог: это не виртуал, а отстреливающиеся в полузасыпанных близкими взрывами ячейках бойцы – вовсе не компьютерная симуляция, пусть и управляемая искусственным интеллектом. Они – живые. Настоящие. И потому – пора отступать, пока немцы не перекопали позиции снарядами.
Перезарядив сигнальный пистолет, комбат выстрелил тройной зеленой ракетой в направлении минометных позиций, подавая сигнал сворачиваться. Одновременно это была и команда батальону к отходу. Оставалось лишь надеяться, что ротные и проинструктированные ими взводные уцелели и помнят о том, что он настойчиво пытался вбить в их головы в последние часы перед войной. Ребят из минометного расчета, артиллеристов последней уцелевшей «сорокапятки» и пулеметный
Прикинув, что дал достаточно времени для сборов – в первую очередь это касалось минометчиков, перевести в походное положение пулемет куда проще, – Кобрин выпустил в направлении опушки еще одну ракету, подавая сигнал бойцам 5-й комендатуры. И с облегчением услышал заполошную ружейно-пулеметную стрельбу с левого фланга: пограничники не подвели, подошли вовремя.
И в эту минуту, наблюдая за пока еще редкими разрывами танковых снарядов между стрелковыми ячейками, Сергей неожиданно осознал, что его боевой опыт командира роты из далекого будущего не только помог, но и в какой-то мере сыграл с ним злую шутку. Это там, в его времени, даже неполный танковый взвод или пара РСЗО за считаные секунды перепахали бы позиции батальона, не оставив ничего, кроме изрытой на полметра вглубь и иссушенной чудовищным жаром земли. Здесь же можно было… ну, не то чтобы вовсе уж не торопиться, а, скажем так, эвакуировать личный состав без особой паники.
«Лопух ты, товарищ будущий полный полковник Генштаба, – неожиданно пришло в голову. – Будто бы и не сдавал полгода назад полковнику Иванову ту курсовую работу с расчетом количества осколочно-фугасных снарядов, необходимого для подавления обороны стрелковой роты и батальона, успевших возвести открытые земляные укрытия. Ту самую курсовую, в первой главе которой расписывал эффективность здешнего артвооружения в зависимости от калибра и типа боеприпаса. Хреново, прежние навыки нужно до поры запихнуть в самый дальний уголок памяти и жить реалиями этого времени. Вернее, воевать».
Впрочем, сейчас он в любом случае поступил правильно, осколки даже неприцельно выпущенных снарядов порой находили свои цели, так что тянуть с эвакуацией не стоило.
Обернувшись к младшему лейтенанту, коротко распорядился:
– Витя, все помнишь? Тогда дуй вперед быстрее ветра и начинай уводить людей. Пришлешь мне Степцова, только живенько, живенько, в темпе вальса. Выполняй. Да, и вот еще что. Напомни ротным, о чем я говорил: чтобы всех погибших учли поименно и мне потом списки представили, ясно? Мои ребята пропавшими без вести числиться не будут! Выполняй.
– А ты? – Особист несколько нервно закинул на плечо автоматный ремень.
– А я вместе со связью следом, как договаривались, забыл? Не переживай, героическая гибель на поле боя в мои ближайшие планы пока не входит. А там поглядим. Да вперед же, Вить, не тормози, каждая секунда дорога!
Поглядев вслед мамлею, Сергей кивнул радисту:
– Вызывай штаб полка или дивизии, вдруг ответят… если, конечно, там еще есть кому отвечать…
Отступить и оторваться от противника на пару километров удалось практически без потерь: фрицы попросту не ожидали флангового удара, да еще и со стороны непроходимого, по их мнению, заболоченного леса. И когда от опушки внезапно ударили ручные пулеметы и самозарядные винтовки, немцы начали экстренную перегруппировку, намереваясь подавить новую опасность огнем танковых орудий и пулеметами. Но мокрые с головы до ног и оттого злые погранцы дожидаться этого, разумеется, не стали. И, подбадривая себя могучим «ура!», тремя группами пошли на прорыв. В считаные секунды бойцы 5-й комендатуры добрались до шоссе, но втянуть себя в рукопашную не позволили. Закидав немцев гранатами (и ухитрившись при этом спалить броневик и два грузовых автомобиля), они пересекли дорогу и под прикрытием огрызающегося огнем пехотного заслона рванули на восток, вслед за отступающим батальоном, примерно через километр благополучно догнав арьергард.
Немцы не преследовали. Если стреляющую от леса пушку, которую сумасшедшие русские ухитрились туда закатить по топкому бездорожью, удалось подавить почти сразу, то пулеметный расчет продержался дольше, почти 15 минут. А вот проклятый миномет продолжал кидаться минами больше получаса – пока высланные вперед штурмовые группы не обнаружили позицию в небольшом топком овражке, густо поросшем глушащим звук выстрелов кустарником. Минометчиков забросали гранатами, однако, когда на изрытое неглубокими воронками, чавкающее под ногами дно спустились первые боевые пары, двое притворившихся погибшими израненных русских бросились на них с пехотными лопатками. Бой оказался коротким, но стоил фрицам пятерых – последний артиллерист, уже получив в грудь две винтовочные пули, успел выдернуть чеку осколочной гранаты, которую все это время сжимал в окровавленной ладони…
Узнав о ликвидации тылового заслона, обер-лейтенант Густав Красс, принявший на себя командование механизированной группой после гибели замкомполка вместе с танком еще в первые минуты боя, лишь мрачно выругался. Если пехотное отделение ухитрилось потерять пятерых, сражаясь с двумя ранеными русскими, а их колонну чуть ли не на треть раздолбали всего-то две малокалиберные пушки и несколько минометов, то чего же ожидать дальше?!
Вызывать авиаподдержку Красс не стал: большевики, коль уж умеют настолько грамотно воевать, отнюдь не идиоты, чтобы отступать прямо по дороге, а пытаться накрыть их в этих лесах – никаких бомб не хватит. И вообще, это не его забота. Нужно оказать помощь раненым, собрать убитых, расчистить проход, безжалостно спихивая под откос поврежденную технику – дальше пусть у ремонтников голова болит, – и немедленно продолжать движение. Поскольку неожиданная засада и так нарушила все первоначальные планы, от которых они теперь отставали минимум на несколько часов. Это не считая весьма существенных потерь в технике и, главное, личном составе.
И все же, откуда эти унтерменши узнали?! Ведь до того большевики свято верили в союзнические обязательства и прочный нерушимый Freundschaft с рейхом и должны были прекратить свое никчемное существование еще во время утренней артподготовки, перемешавшей с землей все их сраные казармы вместе со складами оружия и боеприпасов. Так нет же, узнали откуда-то, да еще и весьма профессиональную засаду устроить ухитрились! Хотя… возможно, он все излишне драматизирует? Разведка докладывала, что в последние недели большевики частенько проводили всякие маневры или выезжали на стрельбы, вот их мехгруппа и напоролась на какую-то воинскую часть, возвращавшуюся из полевых лагерей в расположение. Русские увидели бомбардировщики, услышали канонаду в своем тылу, поняли, что произошло, – и успели окопаться. Да, наверняка все так и обстояло! Наверняка! Иного объяснения и быть не может!
Успокоенный последней мыслью – верить в то, что эта засада не единственная, не хотелось до одури и неприятных спазмов внизу живота, – обер-лейтенант закурил (руки прилично подрагивали) и двинулся к радиомобилю. Стоило связаться с командованием, сообщив о причине задержки и потерях. И помощи запросить, разумеется, одних только раненых больше сотни, не с собой же их везти?
Первый час комбат гнал батальон с предельно возможной скоростью, с одной стороны, отлично понимая, что сразу немцы в погоню не кинутся, поскольку намертво завязли на загроможденной битой и горящей техникой дороге, с другой – подсознательно ожидая от противника какой-нибудь подлянки. Скорее всего зря, конечно, – какая там еще на фиг подлянка? Он слишком подробно изучал историю Великой Отечественной, чтобы не понимать, что немец в июне 41-го весьма сильно отличается от немца образца 42-го и последующих годов. Сейчас, в первый день войны, фрицам даже в голову не может прийти, что деморализованные неожиданным нападением и первыми потерями советские войска сумеют оказать хоть сколь-либо серьезное сопротивление. В самом скором времени им предстоит убедиться в обратном и всерьез умыться кровью, окончательно похоронив под Смоленском любые надежды на блицкриг, но это – в самом скором времени. Пока же на часах все еще утро 22 июня. Правда, пограничники уже успели серьезно поколебать эту уверенность, но пограничники – не линейные части РККА, и на самом деле сейчас едва приходящие в себя после часового артналета и многочисленных авиационных ударов.
И потому уцелевшие командиры наполовину разгромленной механизированной группы почти наверняка решат, что все произошедшее – не более чем досадная случайность. Если уже не решили. Мало ли что может случиться в первые часы войны? Например, мехгруппа случайно – конечно же, случайно! – наткнулась на возвращающееся из полевого лагеря подразделение, командир которого, увидев в утреннем небе первую волну бомбардировщиков, понял, что началась война, и решил оказать сопротивление. Или кто-то из комбатов, наплевав на запрет командования и угрозу попасть под трибунал, решился «поддаться на провокацию» сопредельной стороны и ночью самовольно вывел батальон из пункта постоянной дислокации. Размышляя подобным образом, Сергей даже не представлял, насколько точно он угадал недавние мысли обер-лейтенанта Красса.