Комбинация Бруно
Шрифт:
– Нелли, прости, но гостиницы забиты. Сезон, ты же знаешь сама. Тебе тут всего-то пару раз переночевать. А спальня приличная. Честное слово!
Нелли презрительно покосилась на меня своим бесконечно красивым в злости взглядом. Я подбежал к дверям спальни и распахнул их, чтобы моя привередливая собеседница смогла сама все увидеть. И забросил крючок.
– А я… Раз это моя вина… Я обещаю, что и со следующей книги пол гонорара тоже достанутся тебе.
Нелли вскинула брови в попытке скрыть, как сильно мое предложение ее обрадовало. Шагнула в спальню и обвела ее взглядом. Потрогала
– Правда? Не шутишь?
– Ну… Почему нет? Я же ее начал, когда мы еще были вместе?
– Справедливо! – легко согласилась со мной Нелли и бросила сумочку на кресло, стоящее у аккуратно заправленной постели.
«Пометила территорию…» – подумал я про себя. А вслух сказал:
– Я занесу твои вещи. Располагайся. В холодильнике полно всего. А завтра подпишем бумаги, как ты хотела.
Нелли холодно усмехнулась и пошла смотреть уборную. Я поспешил за ее вещами, мне пора было убираться отсюда. И желательно, как можно быстрей.
План, основанный на алчности моей бывшей жены, изменявшей мне все годы супружества, с первых дней нашего медового месяца до сегодняшнего момента, ограбившей меня до последних лоскутов, и, наверное, навсегда лишившей меня способности писать то, что могло бы понравиться мне самому, сработал.
Не пройдет и пары дней, как она получит то, чего всегда заслуживала.
Моя любимая Нелли.
Жилище, в которое так не хотела даже на время переезжать моя дорогая супруга Нелли, было моим тайным убежищем. Моим музеем, в котором я хранил свою уникальную, наверняка, единственную в мире, Коллекцию. Каждая вещь, которая в ней находилась, попала сюда не случайно.
Для передачи Нелли прав на мои произведения и кое-какую недвижимость нам нужно было встретиться с моим юристом, а это, в силу обстоятельств, было возможно только тут. В этом приморском городишке, служившим мне писательским кабинетом. Такова была легенда для Нелли. Только жадность могла заставить ее покинуть столицу и приехать сюда, в это место, которое она так ненавидела, ибо тут не было ни сервисного шика, ни столичного блеска, а лишь запах рыбы, солнца, туристов и рыбаков. Я же тут бывал часто, и не только потому, что работал.
В городке мне принадлежало два жилища. Квартира, которую (вместе со всем прочим) собралась оттяпать Нелли, да небольшой домишко на отшибе, скрытый от туристических маршрутов и городского внимания. Он бы неплохо подходил мне для писательской работы, если бы не моя Коллекция внутри, которая делала смертельно опасным любое, даже самое недолгое, в нем пребывание.
Писал же я в кафешках и ресторанах, благо давно научился не обращать внимания на посторонний шум и умел сосредотачиваться на работе даже под грохот городских строек и беспрерывное блеяние автомобильных гудков из постоянной пробки на приморском проспекте. Квартира же была куплена по настоянию Нелли – для Нелли. Насколько я помню, я не более пары раз заходил в нее дальше прихожей и гостиной, на диване которой иногда ночевал. Эта квартира была для меня чужой: холодная и неприветливая, нелюбящая. Очень похожая на ту, для кого я ее приобрел.
Но Дом другое дело. Он был мной самим. Наверное, так. Те же демоны, что скрывались в моей темной душе, обитали и в его полусырых стенах. Я сам населил его ими. Без требования ежемесячной квартплаты, но, все же,
Расквитаться с Нелли.
С моей неверной супругой, выпившей мою любовь до дна, и не испытывавшей по этому поводу ни досады, ни благодарности.
Я знаю, на что способна моя Коллекция, а скоро с этим познакомится и моя драгоценная Нелли.
Коллекцию я начал собирать случайно. Собственно, первым экспонатом в ней был сам дом. Агентству по недвижимости довольно долго не удавалось никому его сбагрить, и маклер разве что не целовал мне руки, когда я, сбив цену еще на довольно внушительную сумму, согласился-таки на покупку.
Люди с неохотой переезжают в дома, в которых кто-то умер.
Экспонатом номер два стала большая бронзовая люстра с тяжелыми, стилизованными под свечи в канделябрах, лампами. Именно с люстры я понял, что у меня может получиться Коллекция. Следующими «жильцами» дома стали большой желтый ковер и раздвижной, не новый, весь в царапинах, обеденный стол. Следом добавились газовая плита и электрический фен, а так же ванна, которую я лично перевез на своем «пассате», считайте, что с другого конца страны.
Тогда мне это просто казалось забавным. Собирать вещи-убийцы. Делать так, чтобы все они оказались в одном месте. Люстра, сорвавшаяся с плохо закрепленного крюка и размозжившая голову ни в чем неповинной старухе. Ковер отвратительного качества, жесткий, бугристый, завернувшийся с одного краю – как раз так, чтобы запнувшийся о него домашней тапкой хозяин, полетел головой прямехонько на угол обеденного стола. Сам этот стол. Газовая плита, давшая смертельную утечку, и погубившая целую семью с тремя маленькими детьми. Фен, убивший током глупенькую студентку. Ванна, поскользнувшись в которой, скончался старик, которому некому было помочь добраться до телефона и сообщить в «скорую» о сломанной шейке бедра.
Все эти вещи я «приговорил» к пожизненному заключению в своем собственном доме.
Дом тоже отличился в этой области. И, возможно, больше остальных. В нем умерла молодая супружеская пара, только-только переехавшая сюда для долгой и счастливой жизни у моря.
Она, маленькая и хрупкая барышня, пожелала осмотреть подпол нового жилища. Он, стокилограммовый бабуин, курортный тренер по паверлифтингу, стоял рядом на карачках, придерживая квадратную крышку люка и подсвечивая супруге подвальную темноту электрическим фонариком. Вызванный низким положением головы разрыв аневризмы заставил амбала потерять сознание. Упал он до смешного неудачно. Прямо на захлопнувшийся перед носом своей миниатюрной жены люк.
Их тела нашли через четыре с чем-то месяца. Все припасы, которые могли бы помочь выжить женщине в подвале, стояли не распакованные наверху, рядом с мертвым телом ее мужа.
Неудивительно, что дом с такой историей долго искал себе нового хозяина.
Сначала я и вправду думал, что создаю нечто вроде тюрьмы для преступников. Темницу для изгоев сразу двух миров – людей и созданных людьми предметов. Но потом я понял, что отношусь к ним по-другому. Их темные души, заключенные в пластик, металл и дерево, так же нуждались в понимании и сочувствии, как, например, и моя, обернутая в мышцы, жир и эпидермис. Наверное, это чем-то было похоже на молчаливую групповую терапию – где собирались те, кто мог без слов понять друг друга. Потому что тяжесть груза, легшего на их кровавое грешное прошлое, была примерно одинакова.