Комедианты
Шрифт:
— Вот тебе и раз, сударь мой! — произнес пан Яцек. — Ранняя сорока выкликала гостя; уж ранняя сорока даром не прокричит; а тут и Франки дома нет и Бжозовскую нелегкая из дому по грибы унесла, и я один, как перст, с этим дуралеем Грыцком остался тут, а он и стакана воды не сумеет подать порядочно. Вот и вывернись тут, коли умен.
В сенях уже послышались голос и шарканье ногами, и старик, рад не рад, поспешил встретить гостя; не слишком охотно, потому что был. один дома; но и искренно радуясь — потому что по старине: гость в дом, Бог в дом.
«Хоть
За порогом стоял улыбающийся юноша, одетый весьма изысканно, не красивый собою, но свежий и веселый. Странно искривив рот, с выражением, похожим на насмешку, он, приподняв шапочку, спросил:
— Пан Яцек Курдеш?
— К вашим услугам in persona, и прошу вас сюда ante omnia, потому что через порог не здороваются.
Барчонок вошел в комнату, огляделся быстро и, вторично раскланявшись, сказал довольно учтиво, хотя в то же время и довольно надменно:
— Мне приятно познакомиться с соседом; я Сильван Дендера. Отец прислал меня передать вам его поклон и вместе с тем попросить вас в воскресенье на приятельский обед.
Лицо старика, видимо, прояснело радостью; он поклонился чуть не до колен молодому барчонку и, сложив руки, произнес с выражением, отзывающимся старинным благоговением шляхты к барам.
— Какою же признательностью, сударь ты мой, обязан я графу! Как же сумею принять в моей избушке такого дорогого гостя!
Юноша улыбнулся, пожал дружески руку старику и, отыскивая кресла, проговорил со смехом довольно неловко:
— Как вы тут бедно живете!
Старик, заметив, что молокосос оказывает ему мало уважения, приободрился немножко и, не теряя благоговения к высокопочтенной крови, смело, однако ж, и бойко отвечал:
— А что ж, ясновельможный граф, не нам, сударь ты мой, бедной шляхте дворцы, мы к соломенной крыше привыкли.
Молодой человек, сконфуженный, гладил усы, не зная, что говорить, и поглядывал по углам.
— Вы здесь уже давно живете?
— Здесь, сударь ты мой, родился и, кажется, тут и умру, если господь Бог позволит.
— Так одни и живете?
— То есть не совсем один, — приободряясь и становясь развязным, говорил Курдеш. — Потерял я, правда, лучшего товарища, мою жену, царство ей небесное; но от нее осталась у меня дочь, утешение и подпора старости. За счастье почел бы себе, сударь ты мой, ясновельможный граф, представить ее вам как хозяйку моей хатки, но, к несчастью, вышла…
Старик хотел сказать: по грибы, но у него вырвалось: прогуляться. Перед ясновельможным графом он как-то постыдился грибов.
— Чуть ли я тут, в соседней березовой роще, не встретил вашу дочь, — небрежно заметил Сильван, чтобы поддержать разговор, — в белом, с розовым платьице, волосы темные.
— И очень хорошенькая девушка, — прибавил быстро пан Курдеш.
Барчонок улыбнулся незаметно, добавив:
— Подле шла пожилая и дородная женщина.
— А, это Бжозовская, непременно она, — подхватил пан Яцек, — и еще, сударь ты мой, с ними девки.
— Ну, уж остального-то я не видел.
Не знаю, почему молодой человек немного задумался; казалось, он что-то соображал, потом снял перчатки и, улыбнувшись несколько любезнее старику, попросил позволения отдохнуть с минутку.
— Тьфу, человек глупеет на старости! — воскликнул хозяин. — Вы, граф, просто пристыдили меня вашею благосклонностью: я сам должен был humillime note 2 просить, чтобы хоть лошади ваши отдохнули и покормились.
«А между тем и моя Франка подойдет, — прибавил он мысленно, — и Бжозовская, и полдник, хоть какой-нибудь, состряпаем для этого графчика».
Note2
Нижайше (фр.)
И гость, и хозяин вышли на крыльцо; старик, заметив верховых лошадей, не отпустил их в конюшню, не осмотрев предварительно. Сильван был также лошадиным любителем или, по крайней мере, притворялся им. Стали оба осматривать, толковать, и разговор пошел свободнее.
— Ваш конь на взгляд — красота: породистый, кровь есть, игрушечка, но для езды, — заключил шляхтич, — для езды, сударь ты мой, я бы охотнее взял этого некрасивого казацкого буланку. Вот так конь! Целый день ступай на нем, не кормя: ноги здоровые, склад сильный, жилистый, кость широкая, грудь — прелесть.
— А мой? — спросил граф.
— Ваш, сударь ты мой, цаца-ляля, но кто его знает, что он может выдержать? Сядет в два часа.
— Эта игрушка стоит мне, однако ж, около двухсот дукатов.
— Очень может быть, и нисколько не удивляюсь этому; но мне, ясновельможный граф, сударь ты мой, лошади английской породы как-то не по вкусу; тонкие, поджарые и хоть, может быть, на коротком расстоянии и быстры, но для хорошей езды, по-моему, лучше наши, восточно-польские. Английские за стеклом хороши, да что мне в этом! Ухаживай за ними без меры, а поезжай со страхом и трепетом. Эх, когда-то и у нас была конюшня, сударь ты мой, и верховые — так себе, но теперь…
— Может быть, и теперь найдется что-нибудь? — несколько насмешливо спросил Сильван, моргнув из-за старика своему казаку.
— Коли и найдется, так не по вашему вкусу, — сказал пан Яцек, — г Есть у меня сивка…
— Ну, так прикажите же показать.
— Уж не стыдно ее показать, красивый зверь! Да вот и вывести-то ее порядочно некому! Воля гостя священна! Гей, — крикнул он, — покажите-ка сюда младшую сивку, только выведи ее порядочно!
Грыцко засуетился, накинул уздечку на фаворитку хозяина, и красивое это творенье выбежало из конюшни бойко, охотно и весело, словно барышня, которую ведут на бал. Пан Сильван Дендера, ожидавший увидеть на шляхетской конюшне какую-нибудь неуклюжую клячу, был поражен до того, что даже сделал несколько шагов навстречу сивке.