Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

Набоков Владимир Владимирович

empty-line/>

¹¹Прилагательное «пленительный» легко заполняет середину ямбического четырехстопника музыкой скольжения на третьем слоге. Слово «пленить» и его производные — типичные любимые словечки романтической поэзии того времени. Два близких синонима — «обольстительный» и «очаровательный». При самой слабой степени «тяготения» мы имеем «прелестный», «любезный», (фр. «aimable») и «милый» (см. коммент. к главе Третьей, XXVII, 6, 12).

^11–12Буквальный смысл довольно тривиален, но следует обратить внимание на гибкую аллитерацию: «По их пленительным следам / Летают

пламенные взоры». Здесь, как и часто в «ЕО», стилистическое чудо обращает воду в вино.

¹⁴Галлицизм восемнадцатого века — «femmes `a la mode» <«модные жены»>. «Ревнивый шепот» (в беловой рукописи вместо «ревнивый» было «коварный») не вполне ясно, но предположительно означает, что некоторые «модные жены» ругали своих любовников, ухаживавших за другими «модными женами» или, может, не «модными женами» (названными в строке 10 «милыми дамами»).

Ср.: Колридж, «Строки, сочиненные в концертной зале»:

Чу! Гул ненависти и тщеславия! Презрительно-завистливая с вымученной насмешкой Леди рассматривает девицу победней.

Бродский (1950), с. 90, неправильно толкует явный европеизм «модные жены», понимая «модные» как «нарушающие супружескую верность», и социологично проповедует: «Образом „модной жены“ Пушкин подчеркнул разложение семейных устоев в том светском кругу, где…» и т. д.

Стихотворная сказка Дмитриева «Модная жена» (1792), жалкое подражание стилю сказок Лафонтена, является в той же мере отголоском фривольной европейской беллетристики восемнадцатого века, что и случайный пушкинский образ здесь.

XXIX

Во дни веселій и желаній Я былъ отъ баловъ безъ ума: Врнй нтъ мста для признаній   ⁴  И для врученія письма. О вы, почтенные супруги! Вамъ предложу свои услуги; Прошу мою замтить рчь:   ⁸  Я васъ хочу предостеречь. Вы также, маменьки, построже За дочерьми смотрите вслдъ: Держите прямо свой лорнетъ! ¹²  Не то... не то избави, Боже! Я это потому пишу, Что ужъ давно я не гршу.

⁹построже.Это не просто сравнительная форма (ею является слово «строже»), но выражающая многократность форма сравнительной степени, переходящая в превосходную за счет длительности действия, которое предписывается выполнять.

¹²избави, Боже.Идиома. Другое аналогичное выражение — «упаси Боже».

XXX

Увы, на разныя забавы Я много жизни погубилъ! Но если бъ не страдали нравы,   ⁴  Я балы бъ до сихъ поръ любилъ. Люблю я бшеную младость, И тсноту, и блескъ, и радость, И дамъ обдуманный нарядъ;   ⁸  Люблю ихъ ножки: только врядъ Найдете вы въ Россіи цлой Три пары стройныхъ женскихъ ногъ. Ахъ, долго я забыть не могъ ¹²  Дв ножки!... Грустный, охладлой, Я все ихъ помню, и во сн Он тревожатъ сердце мн.

⁶ тесноту.Слово, постоянно встречающееся в описаниях балов и раутов. Давка, плотная толпа, фр. «la presse» (см. коммент. к гл. XXVIII, 7).

^8–14ножки[фр. «petits pieds»]. Это начало знаменитого отступления о ножках (написанного в Одессе, начатого не ранее середины августа 1823 г.) — одного из чудес романа. Тема проходит через пять строф (XXX—XXXIV), и ее последние ностальгические отзвуки — это:

Глава Первая, LIX, 6–8 (Пушкин упоминает рисованные пером женские ножки на полях своих рукописей).

Глава Пятая, XIV, 6–7 (Пушкин с любовной нежностью описывает, как увязает в снегу Татьянин башмачок в ее сновидении).

Глава Пятая, XL (Пушкин, собираясь описать провинциальный бал, вспоминает отступление в главе Первой, XXX–XXXIV, вызванное обращением к Петербургскому балу).

Глава Седьмая, L (Пушкин сужает лирический круг, отсылая к спектаклю терпсихор, с которого все началось: глава Первая, XX, полеты Истоминой — прелюдия к отступлению в главе Первой, XXX–XXXIV).

Ассоциативный смысл русского «ножки» (вызывающего в воображении пару небольших, изящных, с высоким подъемом и стройными лодыжками женских ног) несколько мягче французского «petits pieds»; оно не имеет тяжести английского «foot» <«нога»>, большая и маленькая, или приторности немецкого «F"usschen» <«ножка»>.

Ни Овидий, ни Брантом, ни Казанова не вложили большего изящества или оригинальности в свои сочувственные замечания о женских ножках. Среди нежнейших французских поэтов «…deux pieds gentils et bien faits» <«…две ножки милых и стройных»> воспел Винсент Вуатюр («Королеве Анне Австрийской», 1644); можно привести и другие цитаты, но в целом, как представляется, было не слишком много нежных упоминаний «petits pieds» до романтической эры (Гюго, Мюссе).

У Байрона употребляется банальное обращение к красавицам Кадиса в «Дон Жуане», песнь II, 5 и 6: «Одна походка их уже волнует грудь» и «а щиколотки их, а икры! — очень мило, / Что не дал мне Господь метафор про запас!» <пер. Г Шенгели>.

Английские переводчики «ЕО» не были удачливы: у грубоватого Сполдинга «три пары хорошеньких женских ног», а энтомологически мыслящая мисс Рэдин упоминает «шесть прелестных ног»; Элтон говорит о «трех парах ног — женских» и об «одной паре, надолго сохранившейся в памяти», а мисс Дейч пишет не только о «маленьких ногах», но добавляет некие «милые конечности» и заставляет сердце биться, «когда две ноги бегут по направлению к своему возлюбленному».

Для неискушенного переводчика трудность точного следования пушкинскому тексту усугубляется использованием просто слова «ноги» (например, глава Первая, XXX, 10) одновременно с уменьшительным («ножки»). Если не учитывать контекст и считать, что «нога» означает как ступню, так и ногу целиком, строфа XXX, 10 может быть рассмотрена как обращение к изящным женским ножкам. Но несколько далее, в строфе XXXIII, «ноги» означают, конечно, ступни, и их, равно как и современные моды платья и виньетки, Пушкин нарисовал пером на полях своей рукописи, предпочитая лодыжку, подъем и носок икре, голени и бедру.