Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

Набоков Владимир Владимирович

Ср. у Эгана: «Преимущества, вытекающие из „видения Света“… пробудили любопытство нашего Героя» («Жизнь в Лондоне», кн. II, т. 3).

¹⁰писал. Небольшая синтаксическая неправильность в тексте — вольность, которую английское прошедшее время чрезмерно утрирует.

¹²непринужденно;V, ⁹; Без принужденья;V, ⁷ и ¹¹: Ученый малый, С ученым видом знатока.Повторение одних и тех же эпитетов в непосредственной близости друг от друга характерно для русской литературы девятнадцатого века с ее сравнительно малым словарным запасом и юным презрением к элегантным синонимам.

¹⁴ Что он умен и очень мил.Буквальный английский перевод кажется мне слишком современным. «Мил», использованное Пушкиным в предшествующей строфе («резов, но мил»), идентично французскому «gentil». «Le monde d'ecida qu'il 'etait spirituel et tr`es gentil».

V

Мы вс учились понемногу, Чему нибудь и какъ нибудь: Такъ воспитаньемъ, слава Богу,   ⁴  У насъ немудрено блеснуть. Онгинъ былъ, по мннью многихъ (Судей ршительныхъ и строгихъ), Ученый малый, но педантъ.   ⁸  Имлъ онъ счастливый талантъ Безъ принужденья въ разговор Коснуться до всего слегка, Съ ученымъ видомъ знатока ¹²  Хранить молчанье въ важномъ спор, И возбуждать улыбку дамъ Огнемъ нежданыхъ эпиграммъ.

^1–2Мы все учились понемногу, / Чему-нибудь и как-нибудь.Парафраз этих двух строк, которые трудно перевести, не обедняя или не обогащая их смысл, мог бы быть: «Все мы учились без какой-либо определенной цели вещам случайным по существу и по форме», или проще: «Мы учили старое по-старому».

Все описание беспорядочного образования Онегина (глава Первая, III–VII) по своей легковесной манере подобно описанию в «Дон Жуане» Байрона, I, XXXVIII–LIII, особенно LIII, 5–6: «Да, я учился там, познания впивая, / Какие — все равно…» <пер. Г. Шенгели>. Пишо (1820): «Je crois bien que c'est l`a que j'appris, comme tout le monde, certaines choses — peu importe».

Текст Пушкина также причудливым образом похож на строки, которые он не мог в то время знать — из посредственного произведения Ульрика Гюттенгера «Артюр» (1836) [8] : «Я небрежно завершил воспитание, слишком небрежное» (ч. I, гл. 3).

Артюр, по совпадению, один из кузенов Онегина, подобно Чаадаеву (см. коммент. к главе Первой, XXV, 5), нашедший лекарство от сплина в римско-католической вере.

⁷Ученый малый, но педант.Одна из разновидностей педанта — человек, которому нравится высказывать, провозглашать, если не навязывать, свои мнения, с большой доскональностью и точностью деталей.

8

Часть I содержит «Мемуары»; часть II — «Религия и уединение», последнее — благочестивое рассуждение, более или менее совпадающее с фрагментарным первым изданием, озаглавленным «Артюр, или Религия и уединение, третья часть» (Руан и Париж, 1834).

Слово (итал. «pedante», использовалось Монтенем, ок. 1580 г., «un pedante») первоначально означало «учитель» (и было, вероятно, связано со словом «педагог») — тип, который был высмеян в фарсах. В этом смысле его использовал Шекспир, а также в России восемнадцатого века Денис Фонвизин и другие (также в глагольной форме «педантствовать» — навязывать свое мнение и пустословить). В девятнадцатом столетии слово обретает различные дополнительные значения, вроде «тот, кто знает книги лучше, чем жизнь» и т. п. или «тот, кто тратит чрезмерные усилия на пустяки» (Оксфордский словарь английского языка). Это слово также применимо к людям, которые щеголяют своим эзотерическим знанием или применяют любимую теорию нелепым образом, без учета конкретных обстоятельств. Ученость без скромности или юмора — основной тип педантства.

Матюрен Ренье (1573–1613) так описывал педанта (Сатира X):

Il me parle Latin, il all`egue, il discourt ....................................................... [dit] qu'Epicure est ivrogne, Hypocrate un bourreau, Que Virgile est passable… <Он говорил со мной по латыни, приводил ссылки, рассуждал ............................................................................ [говорил], что Эпикур пьяница, Гиппократ — жесток, Вергилий — посредственность… >.

(См. коммент. к главе Первой, VI, 8).

Мальбранш в начале восемнадцатого столетия в отрывке, упоминаемом в моем комментарии к Эпиграфу романа, говорит о педанте следующее (для него Монтень был педантом!):

«Внешность и видимость светского человека поддерживаются… двумя стихами из Горация… сказочками… Педанты те, кто кичится своею мнимою ученостью и кстати и некстати цитирует всевозможных писателей; кто говорит только для того, чтобы говорить и заставить глупцов восхищаться собою… [они] обладают обширною памятью и плохою рассудочною способностью… пылким и громадным воображением, но воображением непостоянным и необузданным»

<пер. Е. Смеловой>.

В целом определение Аддисона («Зритель», № 105. 30 июня 1711) оказывается самым близким к мысли Пушкина о поверхностном образовании Онегина:

«Человек, выросший среди Книг, и не способный говорить ни о чем ином, и есть… тот, кого мы называем Педантом. Но, по моему мнению, мы должны расширить этот Титул, и давать его каждому, кто не способен продумать до конца свою Профессию и путь Жизни.

Кто более Педант, чем любой столичный щеголь? Отними у него Игорные дома, Список модных красавиц и Отчет о новейших недугах, им перенесенных — и он нем».

См. тонкую защиту педантизма Хэзлиттом в «Круглом столе» (1817), № 22, «О педантизме»: «Всякий, кто до некоторой степени не является педантом, хотя и может быть мудр, не может быть очень счастливым человеком» и т. д.

«Пустой череп педанта, — говорит Уильям Шенстон, — вообще представляет собой трон и храм тщеславия» («Эссе о людях и обычаях» в Сочинениях [Лондон, 1763], II, 230).

Существует другая разновидность педанта — тот, кто вводит людей в заблуждение образцами «учености». Схолиаст, чрезмерно информативный и сверхточный в своих ссылках, может быть абсурден; но тот, кто стремится произвести впечатление количеством сведений, не беспокоясь о точности данных, которые он воспроизводит (или которые другие воспроизводят для него), и не заботясь о том, не ошибается ли его источник или наука — мошенник. Сравните в этой связи стихотворение Пушкина «Добрый человек» (ок. 1819 г.), написанное четырехстопным ямбом:

Ты прав — несносен Фирс ученый, Педант надутый и мудреный — Он важно судит обо всем, Всего он знает понемногу. Люблю тебя, сосед Пахом — Ты просто глуп, и слава Богу.

Понимание комизма «ЕО», V, 7, также зависит от понимания читателем того, что эти важные и самоуверенные особы (существующие, конечно, везде и повсюду), которые считались миром моды «строгими судьями», были в действительности настолько невежественны, что легкое остроумие, проявленное в шутку современным молодым человеком, или его глубокомысленное молчание поражали их как преднамеренная демонстрация чрезвычайно точного знания.