Компаньонка
Шрифт:
– Да они тебя просто дразнят, – улыбнулась Кора. – На самом деле они не собираются стричься. Вряд ли. – И впрямь маловероятно. Стриженых девиц полно в журналах, но на улицах Уичиты они попадались редко. – И знаешь, я вот думаю, некоторым девушкам идет, – робко добавила Кора. – В смысле – короткие волосы. И легче, и не так жарко. Ну вот представь себе. И шпильки не нужны.
Виола подняла брови.
– Не беспокойся. Я стричься не собираюсь. – Кора снова потрогала затылок. – Годы уже не те.
Дождь зачастил, выбивая дробь по крыше машины. Виола скрестила руки.
– Ну, если мои девчонки обрежут волосы, то уж не потому, что им шпильки надоели. А чтобы соблазнять. Чтобы выглядеть соблазнительно. Вот это теперь и модно. Молодежь сейчас только об этом и думает. – Голос Виолы нечаянно дрогнул,
Может, и везет, подумала Кора. Ей нравилась в близнецах именно их мальчишеская сущность, их крепкое здоровье, уверенность в себе, и что одевались они просто и удобно, и что быстро остывали после жарких ссор. Эрл был поменьше и потише Говарда, но и он быстро забывал обиды на теннисном корте или бейсбольном поле. Коре нравилось, что оба захотели на ферму – попробовать деревенской жизни, поработать руками. Правда, она боялась, что дети не представляют, сколько придется работать. Кора знала, что ей действительно повезло с сыновьями, и не только в Виолином смысле. У соседей Хендерсонов был мальчик всего на четыре года старше, и эта разница оказалась роковой: Стюарт Хендерсон погиб в начале 1918 года, сражаясь во Франции. Уже четыре года прошло, а Кора все не могла оправиться от потрясения. Стюарт навеки остался долговязым подростком на велосипеде, едет и машет – привет! – ее мальчикам, те еще в коротких штанишках ходили. «Повезло с сыновьями» – это просто «повезло родить их вовремя».
Но, что бы ни говорила Виола, Кора считала, что с дочерьми тоже справилась бы. Наставление и понимание в нужных дозах – и все, наверное, было бы хорошо. Может, Виола просто не нашла к ним подхода.
– Я тебе говорю, Кора, с этим поколением что-то не так. Они не думают о важном. Мы в молодости добивались права голоса, реформы общества. А современные девушки хотят только… шляться голышом и чтобы на них пялились. У них как будто нет другого призвания.
Кора не могла не согласиться. До какой степени девушки оголяются – это просто поразительно. И ведь Кора не какая-нибудь достопочтенная высокоморальная старуха; уж точно не мымра, хоть и не знает, что это значит. Она радовалась, когда юбки поднялись на девять дюймов вверх от лодыжки. Конечно, немного обнажились икры, зато подол не волочился по грязи и не тащил в дом брюшной тиф и прочую заразу. Уж точно лучше, чем смешные узкие юбки, как лошадь стреноженная, Кора сама недавно семенила в них по воле моды. Но теперь… Девчонки стали носить такие короткие подолы, что при малейшем ветерке открывались колени, и уж в этом точно нет никакого практического резона. Права Виола: если девушка носит такую юбку, она просто хочет, чтобы на нее смотрели, и не просто смотрели. Кора даже видела в Уичите нескольких ровесниц с открытыми коленями; уж таким-то матронам точно не пристало столь вульгарно оголяться.
– Вот поэтому я и вступаю в Клан, – радостно сообщила Виола.
– Что?
– В Клан. Ку-клукс-клан. На той неделе в клубе выступал их представитель. Жаль, тебя в тот день не было. Они очень заинтересованы, чтобы женщины к ним приходили, продвигались…
– Конечно, заинтересованы, – буркнула Кора. – Мы ведь голосуем.
– Ну зачем же так цинично? Они гораздо тоньше. Они же знают, что женщинам есть за что бороться. – Страусовое перо затряслось. – Они против всей этой модернизации, всех этих внешних влияний на нашу молодежь. Они, конечно, стремятся к расовой чистоте, но и к тому, чтобы девушки учились хранить свою чистоту сами. Видит бог, мы должны сохранять чистоту расы и делать все, чтобы раса продолжилась. Мой шурин говорит, что готовится настоящий захват – его планируют в кулуарах Ватикана.
Виола осеклась. Поджала губы. Кора не сразу поняла, в чем дело.
– Ой, прости, пожалуйста, – сказала Виола. – Я не про тебя. У тебя совсем другое дело.
Кора махнула рукой. В конце концов, у нее два сына. Но некоторое время обе молчали, только дождь стучал по крыше.
– В любом случае, – подытожила Виола, – думаю, девочкам это полезно. Общение с достойными, нравственными людьми.
Коре стало душно. Она носила корсет каждый день уже столько лет, что он ей почти не мешал. Будто срослась с ним. Но иногда, в плохую минуту, вот как сейчас, корсетные ребра давили и впивались в тело. Надо осторожно выбирать слова. Не показать, что она задета.
– Не знаю, Виола, – сказала она беззаботно, и голос ее не выдал. – Клан? Это которые в белых париках, капюшонах с жуткими дырками для глаз? – Она помахала руками в перчатках. – У них еще есть гении, великие маги, костры всякие… – Не переставая улыбаться, Кора заглянула в голубые глазки Виолы, соображая, что в них видно. Надо понять расклад, взвесить шансы. Виола старше, но Кора богаче. Из этого и надо исходить. – Какие-то они… банальные, – Кора пожала плечами, будто извиняясь.
Виола вскинула голову:
– Но столько людей…
– Вот именно, – улыбнулась Кора. Она выбрала верное слово. Как будто фыркнула на безвкусную китайскую чашку в «Иннез». Теперь Виола точно передумает.
Когда дождь поутих, они вылезли из машины и в два захода, огибая лужи, внесли ящики в библиотеку. Пока ждали библиотекаря, говорили о другом. Полистали потрепанную «Алису в Стране чудес», поумилялись картинкам. Потом заехали выпить чаю в отель «Лассен», а затем Кора отвезла Виолу домой.
Через много-много лет эта обыкновенная дорога домой станет частью рассказа, после которого Кора на целых полчаса утратит уважение обожаемой внучатой племянницы. Эта семнадцатилетняя девушка с чересчур, по мнению ее матери, длинными волосами в 1961 году будет плакать, что не застала начала борьбы против расовой сегрегации на Юге. Она часто делала Коре замечания за слово «цветной», но в целом ругала ее реже, чем родителей, понимая, что тетя Кора говорит так не из расовой ненависти, а просто потому, что стара и язык ее уже не исправить.
Но, услышав про Виолу, внучатая племянница просто взорвалась. Не могла понять, почему бабушка не порвала мгновенно с женщиной, которая хотела вступить в Клан. Или ты не знала, что они делали с людьми? Внучатая племянница с презрением глядела на Кору, в глазах слезы. Ты не знала об их гнусных преступлениях? О том, что они убивали ни в чем не повинных людей? Знала, ответила Кора. Но ведь Виола туда не вступила. Только потому, что она была снобка, возразила внучатая племянница. А не потому, что поняла, как это ужасно. Время другое было – вот и все, что могла сказать Кора в защиту давней подруги, которая давно уже лежала в могиле. (Рак. Начала курить вслед за дочерьми.) Ты вспомни, какой это год, защищалась Кора. Лето 1922-го. Клан тогда насчитывал шесть тысяч человек, а в Уичите всего-то населения было тысяч восемьдесят. Обычное дело по тем временам. Клан был могуч, он разрастался во многих городах и штатах. Что, люди были дурее нынешних? Или подлее? Может, и так, допускала Кора. Но глупо думать, что ты в те времена смогла бы подняться над общей дремучестью. Кора и сама его избежала только потому, что у нее были особые обстоятельства. Другие предрассудки продержались в ее голове дольше.
Да, сейчас много идиотизма, подтвердила внучатая племянница, но я его отлично распознаю. Верно, признала Кора, я тобой горжусь. Однако, может быть, есть и другие виды идиотизма, которых ты не распознаёшь. Понимаешь, о чем я, дружок? Кто вырос на скотном дворе, для того нет запаха, есть просто воздух. Придет время, родится новая молодежь и почувствует, что наш воздух – сплошная вонь. Ты меня послушай, дружок. Пожалуйста. Я старая, я знаю, как это бывает.
Кора отвезла Виолу, вернулась в центр и припарковалась на Даглас-авеню, напротив конторы Алана. Она вышла из машины, и никто на нее не обернулся. Два года назад на ежегодной Ярмарке пшеницы устроили Парад водительниц – все только об этом и говорили. Но уже тогда организаторы без труда нашли добрых два десятка дам, жаждавших продемонстрировать свое мастерство за рулем разных авто. Кора ехала пятой, рядом с ней восседал гордый Алан.