Компасу надо верить
Шрифт:
— Ты влюбился в Вяткину! — ехидно ответила Шустикова и прищурила глаза.
Ну не дура ли она? Не дура, да?
После уроков мы гурьбой двинулись к себе на Встреченку. По дороге нас догнали Баскет и Колька Силантьев. Меня это удивило. С тех пор как Володьку Тарлыкова перевели в шестой «Б», мы ни разу не возвращались домой вместе.
Баскет с Колькой тяжело дышали и, видно, успели пробежать весь поселок, прежде чем догнали нас.
— Тренируетесь к игре? — спросил я. — С кем играть будете?
Но Баскет ничего не ответил
Выдался на редкость теплый день. Солнце грело вовсю, стараясь поскорей просушить наши грязные дороги. А грязь у нас особая — черная, жирная. Раньше наш край входил в ЦЧО — Центральную черноземную область. Погода у нас неустойчивая. На день приходится несколько перемен. Ясный солнечный день, но вдруг загрохотал гром, ударила молния и полил дождь. А прошел час-другой, и снова голубое небо.
Баскет говорит, что погоду нам портит железная руда, которой у нас очень много. Раньше я спорил с ним. А теперь поверил. Володька прав. Железная руда притягивает молнии. Руда — магнитная! Летом у нас нет дня, чтобы молнии не били по горам. В каждой меловой горе есть трещины. Это все от молний!
Еще недавно за Встреченкой стояли буровые вышки, а теперь начали копать карьер. Я уже бывал там. Здорово! Прямо дух захватывает!
Идем мы с ребятами не спеша и болтаем о всякой всячине. От поселка до деревни вроде рукой подать, а начнешь мерить — выйдет пять километров. Перевалили мы через бугор, и открылась деревня. По отлогому склону горы вытянулись двумя рядами беленькие хатки. За ними — сады. Вскинешь голову, и видно всю гору. Сверху земля сдута, и блестит на солнце крепкий мел. Даже смотреть на него больно!
Под горой петляет речка. А за ней — широкий заливной луг. Он заболочен, зарос осокой и камышом. Пройдешь луг — снова громоздятся меловые горы. Взберешься на них — и откроется карьер!
Нравятся мне наши места. Я даже к ветрам привык. А они у нас необыкновенные. Подует со степи — чернозем несет; зарядит с горы — все выбелит. Пыль сначала соломенные крыши напудрит, а потом примется за сады. Листья на яблонях и вишнях станут белые-белые. А у нас этому только радуются: старики говорят, что белые листья меньше обжигает солнце. Наверное, это правда: у нас всегда хорошие урожаи яблок и вишен.
Дорога привела к мосту через речку. Около моста широкий плес и глубокое место. По берегам растет камыш, сусак режет воздух своими острыми листьями-саблями. Выстроились старые вербы. Многие из них сожжены молниями. В сухих деревьях большие дупла, мы с мальчишками прячемся там от дождя.
— Ну и речка у вас! — громко засмеялась Вяткина. — Воробьям в ней купаться. Не утонут!
— Ты не знаешь. Есть глубокие омуты, — упрекнул я. — У нас и рыбы много.
— Не вижу ни одного малька. На Туркменском канале — вот где много рыбы. Мы уставали таскать сомов на удочки. Раз поймали на сорок килограммов. А сазанов сколько ловили!
Мне стало неприятно, что Вяткина хвастает.
— Ты
— Одному бульдозеристу повезло. Он вытащил на донку.
— Трактором тащил?
— Почему? Руками!
— Знаешь, Вяткина, даже Баскет не умеет так складно врать, — я показал ей согнутый указательный палец. — Сом на сорок килограммов!
— Юрка, когда я врал? — двинулся на меня угрожающе Баскет, сжав кулаки. — Хочешь по шее получить?
— От кого?
— Ты не воображай! — зашел сбоку Колька Силантьев. — Отлупим в два счета!
Ошибся Колька в товарище. Баскет не станет заступаться, если я ударю Силантьева; знает он мои силы. Я не побоюсь, что против меня двое. Я умею драться и никогда не закрываю глаза. А это очень важно.
— Силантьев, надо будет, я тебя вместе с Баскетом вздую! — спокойно пообещал я. — Запомни!
— Тарлыков, ты веришь, что на Туркменском канале ловили больших сомов? — спросила Вяткина.
— Сомы еще больше бывают! — важно ответил Баскет, — Я читал. Ты не обращай внимания на него. Он чокнутый у нас. Не хочется с ним связываться. Правда, Силантьев?
— Я никогда не вру… Слышишь…
Наверное от злости Вяткина покраснела. Но на загорелом лице это было не очень заметно.
Девчонки вместе с Колькой Силантьевым тоже набросились на меня и принялись заступаться за Вяткину.
— Ну вас! — я махнул рукой и полез по тропинке в гору. Но ребята не думали отставать от меня.
По отлогому склону росли кустики красной овсяницы и букашника. Стебли травы успели засохнуть. Стоило до них только дотронуться, и они сразу же ломались.
— В вашей степи много похожего на Туркмению, — сказала Вяткина, как мне показалось, снисходительно. — Горы меловые, как барханы. — Она повернулась и в упор посмотрела на меня. — Барханы очень высокие. Бывают даже выше трехэтажных домов!
— Выше нашего Дома культуры? — удивился Баскет и дурашливо свистнул, чтобы обратить на себя внимание.
— Выше. Но таких домов в Кара-Кумах нет, — Вяткина улыбнулась. — Строители на канале живут в ватных домиках. Мы тоже жили в ватном домике.
— В каком? — спросил удивленно Баскет, и его рыжеватые брови поползли вверх.
— В ватном.
— Кончай врать, Вяткина! — сказал я с досадой. — Сомы у тебя с китов, барханы выше домов. Не думай, что мы живем в деревне и ничего не знаем!
— Не веришь? Спроси тогда у моей мамы, — убеждала меня Вяткина. — В ватном домике у нас и школа была. В пустыне в других домах жить нельзя. Днем песок раскаленный. Мы куриные яйца никогда не варили. Положишь в песок — и готово… А ночью холодно. Даже ватное одеяло не спасало!
Я смотрел на Вяткину и держал согнутый указательный палец, не веря ни одному ее слову. Даже наши девчонки уже не заступались за нее.
— Я не вру! — Настя пристально посмотрела на меня.
— Хорошо, — сказал я. — Объясни, как строят ватный домик. Он развалится, если он из ваты.