Компасу надо верить
Шрифт:
В садах по всей Встреченке сгребали листья и жгли костры. Там, где сжигали ветки вишен, сладкий дым подымался кверху; горели листья и картофельная ботва, кислый дым стлался по земле.
Я люблю вишни. На деревьях всегда можно отыскать застывшие комочки смолы. Издали они похожи на прозрачный янтарь. Хрустящий комочек смолы легко разжевать, а потом сосать, как конфету, целый день.
Мы с Настей подбежали к большому костру.
Огонь жадно лизал ветви. Лопалась кора, трещали сучья.
— Вишнями пахнет! —
Я залюбовался ею. Лицо Насти раскраснелось. В больших глазах вспыхивали и гасли яркие отблески огня.
— Юр, ты чего?
— Посмотреть нельзя! — я опустил голову и палочкой принялся ворошить угли.
Скоро к нам подошел Федя Зайцев.
— Сейчас Кольку Силантьева встретил. Едва отцепился. «Куда собрался? Возьми с собой!»
— Поругались они с Баскетом, — сказала Настя.
— Сговорились нас обмануть. — Федя начал заикаться. — Разведчик он Баскета. За нами следит!
Подошел Ваня Касьянов с ребятами. Пора было отправляться в карьер. Федя Зайцев потребовал, чтобы направились в сторону поселка.
— Для конспирации, — пояснил он.
За деревней мы сели на попутную машину.
— Обманули разведчика! — торжествовал Федя Зайцев, когда за поворотом скрылась наша Встреченка.
Пришлось нам поглотать по дороге пыли, пока мы наконец добрались до карьера. То и дело в овраг въезжали тяжелые машины и сваливали мел.
Мы спрятались и принялись наблюдать.
— Бинокль бы сюда! — сказал, громко чихая, Ваня Касьянов.
— Забыл я взять, — сказал Федя и вздохнул. — У нас есть. Папа с фронта привез.
Я первый заметил ЯАЗ Алешки с красным флажком на радиаторе. Алешка лихо развернулся и затормозил машину. Два сильных рычага, как исполинские руки, вскинули металлический кузов. Тяжелые куски мела заскользили к земле. Поднявшееся густое облако на время закрыло от нас машину. Когда пыль медленно осела, самосвала уже не было на месте.
Алешка сделал четыре ездки. Таким же угорелым оказался еще один шофер. Он не отставал от Алешки. Быстро разгружал свой самосвал и летел в забой, к экскаватору, чтобы снова нагрузиться. На запыленном борту проглядывали две цифры: 68–90.
— Ребята, а я знаю, чья это машина, — сказал неожиданно Ваня Касьянов. — Точно помню. Лутака Алексея Алексеевича! Шестьдесят восемь — девяносто.
— Алексей Алексеевич хороший, — сказала Настя. — Яблоками нас угощал.
— Алешка говорил, Лутак опытный шофер, — сказал я. — Первый класс у него. Бросил работу на такси. Сюда приехал.
— Не пойму я, в кого Витька? — сказал Ваня Касьянов и вздохнул. — Джека бьет почем зря. Я сам видел.
— Как в кого? В мать, — объяснил я. — Приучила Витьку на рынке торговать. Каждый день с яблоками стоит!
Черная как тушь темнота разлилась по степи. Над карьером вспыхнули электрические лампочки.
Потянуло прохладой. Земля быстро остывала, плохо прогретая скупым осенним солнцем.
В степи по-настоящему начинаешь понимать тишину. Она настороженная и пугающая. Для меня это не было открытием, а ребята сразу присмирели. Меньше стали разговаривать и смеяться.
Стемнело. На дорогах начал умолкать шум машин: в карьере менялись смены рабочих.
Самосвалы переставали заезжать к нам в отвал.
Вспыхнула первая звезда. Я не мог оторваться от неба, стараясь увидеть спутник. За последнее время я узнал много новых звезд.
— Бетельгейзе! — громко сказал я, чтобы нарушить тягостное молчание.
И вдруг сверху раздался пронзительный, резкий крик:
— Гу-гу-гу-гу-гу-уит!
Настя вздрогнула и на секунду прижалась ко мне плечом. Хотя и мне было страшно, но я не показывал вида.
Федя Зайцев громко икнул. Потом заклацал зубами.
— Сидел бы дома! — сказал я недовольно. — С Шустиковой бы и остался. Сова кричит. Вылетела ловить мышей!
— Идемте домой, ребята! — Заяц начал заикаться от страха. — Не сова это!
— А кто будет дежурить? Хочешь бросить пост? — Я старался говорить спокойно. — Меняются смены. Скоро пойдут машины. Зачем связался с трусом?
Серая сова сделала круг, и снова с высоты полетели пугающие всхлипы: «Гу-гу-гу-гу-гу-уит!»
Ребята побежали, громко крича.
— Стойте! Куда вы? Стойте!
Я остался. В темноте белело лицо Насти. Я нашел ее руку и крепко сжал. Я вспомнил большую глыбу мела, за которой лежал бронебойщик. Тогда, может быть, тоже побежали бойцы, а он остался. И самый верный товарищ остался с ним. И танки не прошли. Один был подбит у железнодорожного переезда, второй на дороге.
И тут из темноты вылетела машина с потушенными фарами. Тяжело обрушилась на землю порода.
Я зажег карманный фонарик. Острый пучок света ударил в борт самосвала.
— К-34-45! — прочитал я, не узнавая своего голоса. — Ты видела, Настя?
Машина растаяла в темноте.
— Мерзавец! Задний свет погасил! Номер на машине залепил грязью! А я разглядел: К-34-45! Теперь не уйдет!
— Машина Кузьмичева, — тихо сказала Настя. — С отцом работает. Помнишь, я тебе говорила, ночью надо дежурить. Я давно догадывалась.
Фашистский танк навалился на окоп. Теперь он должен был раздавить бронебойщика и его друга.
— Нет! Нет! — почти крикнула Настя. — Ты что подумал?! Мы все равно скажем! Слышишь, Юра?
Я слышал. Мне было больно, но я слышал. Я видел, как остановился и окутался черным дымом танк с крестом. Я крепко-крепко пожал Насте руку. Я нашел настоящего товарища!
…Дядя Макарий очень удивился моему позднему возвращению домой.
— Чай пить будешь, полуночник?
— Выпью.
— Где перемазался так?