Комплекс Ди
Шрифт:
Шаги на лестнице – как будто целая армия идет парадным маршем. Вот он поднимет ногу и замрет, а потом как грохнет по ступеньке что есть силы. Шаги протопали по коридору и остановились за дверью Тропинки. Удар и долгий, рассыпчатый скрип – дверь открылась. Раздается голос судьи – он говорит о себе в третьем лице:
– А вот и судья Ди пришел к вам, барышня.
– Заходите, пожалуйста. Садитесь, господин судья.
– Микрофонов, скрытых камер нет?
(Слышно, как судья подходит к кровати и, кажется, опускается на колени – проверяет, нет ли чего-нибудь под ней.)
– Знаешь, где был судья Ди? В Пекине. Он
– И вы будете играть сами себя?
– Может быть. Чтобы был настоящий реализм… Но ты что-то неважно выглядишь.
– Да. Мне делали операцию, и я еще не совсем здорова.
– Вот видишь, у судьи Ди верный глаз! От него ничего не ускользнет. Как тебя зовут? – Тропинка.
– Плохое имя. Наша страна стала могучей и процветающей, никто больше не ходит по тропинкам. Мы гордо и уверенно шагаем широкой дорогой социализма. Имя надо поменять. Судья Ди будет называть тебя Дорогой.
(Молчание. Молодец, правильно делает, что не спорит. Где она? Сидит в постели? Или стоит у стены? Злодей встает со стула.)
– Иди ко мне, Дорога. Возьми мою куртку и повесь в шкаф на вешалку.
– Тут нет шкафа. Я повешу ее на дверь.
(Первый раз слышны шаги Тропинки – она идет от стенки к двери, очень медленно.)
– Это что за шутки? Ты ходишь, как старушка с забинтованными ногами. А ну-ка…
(Она вдруг испускает громкий стон.)
– Тебя так поразил судья Ди? Прекрасный, сильный и неотразимый?
– Простите, это лоло.
– Что? Ты лоло? Невероятно! Дорога Лоло – вот твое полное имя. Люблю смотреть, как пляшут женщины-лоло. Они такие страстные, ритмичные, задорные. Станцуй-ка мне!
– Я не могу.
– Не ломайся! Все лоло умеют танцевать. Взмахнула рукой и пошла! Давай станцуем вместе, как влюбленные на празднике огней у вас в горах. Что за странный запах? От тебя пахнет порохом. Ну давай, пошли! «Пекинские златые горы»!
(Он подхватил ее и запел эту известную революционную песню, но не успел допеть строчку, как недолеченная нога Тропинки подвернулась и она упала.)
– Что происходит? Ты соображаешь, что делаешь? Упускаешь шанс потанцевать с самим судьей Ди! Его терпение скоро лопнет. Пойди прими душ и ложись рядом с ним.
(Она встает. Со стоном – ей, наверно, больно. Тяжелые шаги и скрип пружин. Судья взгромоздился на ложе. Ворочается. А девушка опять упала и вскрикнула.)
– Перестань паясничать перед судьей Ди. Не смешно.
– Я не паясничаю. Я попала в аварию и сломала ногу.
– Что?! Этот поганый психоаналитик хотел подсунуть мне хромую? Какое оскорбление! Судья Ди не станет спать с калекой!
(Одним прыжком выскакивает из кровати и разражается потоком брани. Уходит и захлопывает дверь, так что трясутся стены. Свирепые шаги по лестнице, по двору, и Мо проснулся.)
Еще минуту он, не до конца очнувшись, соображает, правда все это или ему только приснилось. Во дворе хрипло кричит в своей клетке-пагоде иволга, и эти крики возвращают его в реальность. Он приникает ухом к перегородке – Тропинка ровно дышит. Какая радость! То был всего лишь страшный сон…
Мо разглядывал свежий снимок: «Просто чудо!» Сломанные концы сошлись, кость вырисовывается цельным светящимся пятном. Вот она, волшебная живучесть, первобытная сила. Черная пленка с костями – как победоносный пиратский флаг.
Днем он водил Тропинку в больницу на рентген. Снимок обещали выдать через три часа, Мо остался ждать, а Тропинка ушла. Мо дал ей двести юаней и сказал:
– Пройдись по магазинам и купи себе что захочешь. Это мой подарок.
«Интересно, где она сейчас? – думал аналитик, идя домой со снимком. – Все еще ходит по магазинам? И что она купила? Помаду? Серьги? Платья? Туфли?»
От радости он не чуял под собой земли. Парил, летел над нею. Спустился вниз по главной улице, Народной, свернул налево, пошел вдоль Шелковой реки к Южному мосту. И по дороге улыбался всем встречным: мужчинам и женщинам, старикам и детям, даже полицейским, которые обычно нагоняли на него страх. Ему хотелось каждого остановить и показать снимок – доказательство настоящего чуда, сотворенного Старым Наблюдателем.
«Если я когда-нибудь женюсь… (На ком? На Горе Старой Луны? На Бальзамировщице? Или на Тропинке? Сейчас я так безмерно счастлив, что влюблен во всех трех, вернее, четырех, считая дочь Старого Наблюдателя, которой я еще даже не знаю. Если бы они согласились, я, несмотря на расходы и слабое здоровье, готов взять в жены их всех.) Так вот, если когда-нибудь я женюсь, то повешу этот снимок на стенку в семейной гостиной. Помещу под стекло, оправлю в рамку, устрою мягкую подсветку, чтобы все любовались этим шедевром».
Близился вечер. Солнце подернулось дымкой. От мутной, грязной воды потянуло теплым ветром, пахнуло чем-то затхлым. Как обмелела эта Шелковая речка со времен его детства! А была такая прозрачная, в ярких солнечных бликах и широкая – не переплыть. Сколько счастливых часов провел он здесь, загорая с приятелями на чуть выступающем из воды островке. Теперь он другой человек, зрелый плод, выросший из семечка, каким был Mo-подросток, близорукий, неловкий, представлявший себя покорителем женщин. Еще ребенком он часто видел одни и те же наивно-эротические сны о том, как влюбляется в кузину, учительницу, дочку прислуги, одноклассницу… список мнимых возлюбленных бесконечен. Судьба распорядилась так, что помог ему на этом пути, подтолкнул его к осуществлению давних мечтаний судья Ди, благодаря которому любезный сердцу Мо революционный романтизм соединился с пролетарским реализмом. Какой большой скачок! Коммунисты только и делают, что совершают большие скачки в разные стороны, но этот и правда был скачком вперед. Не пожелай судья Ди получить невинную девушку, может Мо и до сих пор оставался бы девственником и предавался умственной мастурбации с помощью книг по психоанализу во французском переводе. А теперь пожалуйста – он влюблен одновременно в четырех живых, реально существующих женщин, и все хороши как на подбор. Он вглядывался в лица встречных пешеходов и велосипедистов и думал, есть ли во всем городе человек счастливее его. По лицам видно, что нет. Для обычных людей любить сразу двоих – и то проблема. Ну а четыре любви синхронно – такого нет ни у кого, кроме бравого Мо. Никогда раньше ему не приходило в голову рассматривать свое положение в таком ракурсе, и он таял от этой мысли.