Композитор
Шрифт:
В мае 1959 года Композитор покинул алтайскую деревню. Как он ушел, не видел никто. Только маленькая дочь, проснувшаяся на рассвете, долго слушала мягкие шаги по старой траве в обход луж. Она знала, как звучит обувь любого жителя деревни. Ее отец уходил, но девочку это совсем не печалило. Ведь он почти не издавал звуков, и поэтому был ей совершенно неинтересен.
В начале июня на перрон подмосковной станции Литвиновка сошел высокий, немного сутулый человек в стареньком наглухо застегнутом пальто с поднятым воротником. Поправив шарф под черной неаккуратной бородкой, он спустился в дальнем конце перрона, пересек железнодорожные пути и ступил
– Баба Тонь, я вернулся!
Наутро хозяйка дома скончалась. Так бывает со старыми людьми после очень сильных переживаний. Особенно, если ночью к ним добавляется тревожный вой.
Глава 31
Похоронили хозяйку, как и положено, на третий день. Из родственников присутствовал только внук Марк, сын давно сбежавшей из села непутевой дочери Настьки. Композитор подслушал житейскую историю одинокой старушки еще в 1952 году, когда выискивал подходящие жерты в Подмосковье. Тогда же он и заявился к ней, рассказал о погибшей во время войны матери, которая завещала обязательно навестить бабушку. Старушка поверила всему, что рассказал ей вновь обретенный внук. Доверительной интонацией и нотками убеждения Марк владел в совершенстве. Композитор нуждался в доме, о котором не знают вездесущие чекисты. Здесь он хранил материалы своих зловещих исследований.
Под вечер, выпроводив соседку, помогавшую провести поминки, Марк зашел в сарай. Сдвинув хлам, сваленный в углу, он поддел крайнюю доску. Рука извлекла из-под пола зеленый железный ящичек. По шороху бумаг внутри, он понял, что всё на месте. Щелкнул замочек, откинулась крышка. А вот и фотографии, которые он сделал над трупами располосованных жертв. Прошло целых семь лет, но они отлично сохранились.
Композитор вернулся в дом, аккуратно разложил бумаги на столе. Всё подписано и систематизировано. Это носоглотки, гортани, языки, горло людей с обычными вокальными способностями. Десять комплектов снимков, снятых крупным планом, сразу после разрезания, когда тело еще сохраняло природное тепло, и из тканей не успела вытечь кровь. Рядом школьная линейка, чтобы можно было измерять и сравнивать. А вот такие же фотографии Милоша Ремера. На первый взгляд отличия минимальны. Но между их голосами пропасть, разделяющая обыденность от прирожденного таланта. Чтобы понять суть и выявить закономерности надо эту пропасть заполнить. Он должен планомерно исследовать характеристики голосовых аппаратов хороших ораторов и актеров, постепенно продвигаясь к всенародно любимым певцам.
Марк извлек сверток с самого дна ящика, развернул фланелевую тряпицу. На его ладони блестели и позвякивали острейшие хирургические инструменты. Теперь ему есть чем заняться. Он прошел в чулан. Добрая бабушка сохранила фотоувеличитель в исправности.
Новоявленный "внук" на правах наследника поселился в доме покойной "бабушки". Немногочисленные жители деревни узнали, что он учитель музыки, преподает в Москве, но устал от городского шума и решил пожить на природе. Благо, домишко еще крепкий, и до столицы путь недалек. Пусть живет! Сразу видно – тихий, порядочный человек, не чета местным забулдыгам. Женщины-одиночки пробовали прибрать к рукам нормального мужичка. Но их заходы потерпели неудачу. Знать, брезгует городской интеллигент деревенскими бабами.
Композитора оставили в покое.
– Сергей Васильевич, помните, вы упоминали дело Потрошителя? – молодой и энергичный лейтенант КГБ Владимир Нестеров вихрем ворвался в просторный кабинет для нескольких сотрудников, на ходу снимая мокрый плащ.
– Джека-Потрошителя? Так это в Англии. – Подполковник Трифонов приводил в порядок бумаги на своем столе, намереваясь убрать их в сейф.
– Нашего Потрошителя. Там еще горло у трупов кромсали.
– В начале пятидесятых было несколько похожих случаев в разных городах. Но эти убийства, насколько я помню, раскрыты. А ты почему спрашиваешь?
– Я сегодня был по делам в МУРе. Так они уже бригаду сформировали. Пять убийств за четыре месяца со следами хирургического вскрытия тел.
– Какие органы?
– Лицо, шея. Однотипные профессиональные разрезы.
– Кто жертвы?
– Да, разные люди. Преподаватель института, артистка театра, диктор на радио, ресторанная певица и даже тамада.
– Тамада? У нас что, такая профессия есть?
– Спившийся артист, который на свадьбах и банкетах подрабатывал. Знаменитость, в своем роде. Недостатка в заказах у него не было.
– Какие версии? – заинтересовался Трифонов.
– Если рассматривать каждое конкретное убийство в отдельности, то версий предостаточно. А вот если все вместе – тут загвоздка. Жертвы совершенно из разных кругов общения, живут в разных районах и между собой не знакомы.
– Но убийства-то однотипные?
– Вот МУРовцы и ломают голову. Ведь как нас учили, найди мотив, он выведет на преступника. А здесь с мотивами сплошные неувязочки. Вы что-то говорили про похожий случай. В Венгрии.
Подполковник Трифонов задумчиво вертел в руке ключи от сейфа. Он припомнил разговор с генералом Бурмистровым о Композиторе во время полета в Семипалатинск. Тогда генерал говорил больше намеками, но после роковых событий в колонии, Трифонов и сам во многом разобрался. Агента Композитора с тех пор так и не нашли. А за ним должок – смерть генерала Бурмистрова, которого Трифонов считал своим наставником.
– Не подключиться ли нам к этому делу? – неожиданно произнес он.
– Всё к этому идет, Сергей Васильевич. Вы думаете, почему коллеги с Петровки мне о нем так подробно рассказали? На уровне главков, по-моему, уже всё решено.
– Тогда ждать не будем. Затребуй копии всех материалов.
Уже целый час Композитор потягивал теплое пиво, переминаясь с ноги на ногу у высокого столика в маленькой пивной. В помещении было шумно и накурено. Это не мешало Марку следить за тем, что происходило в ста метрах на соседней улице. Он расположился у единственной открытой форточки и прекрасно слышал, как по каменным плитам мимо нужного ему подъезда проходили десятки людей. Он ждал размашистые уверенные шаги, стремительно набирающего славу, молодого поэта.
Композитор ждал его уже второй день. Накануне поэт выступал на литературном вечере в Политехническом музее. Марк присутствовал там. Публика с восторгом принимала простые, в меру наглые рифмованные строки. Поэт не упустил случая пожаловаться, что его почти не печатают. Наивный! На журнальных страницах его стихи не произвели бы и десятой доли того эффекта, как при живом исполнении. А всему виной был глубокий вибрирующий голос молодого человека, за которым сейчас охотился Композитор. Вчера поэт вернулся домой сильно выпившим, в обнимку со смазливой поклонницей. Операцию пришлось отложить.