Композитор
Шрифт:
– Откуда вы знаете агента по кличке Композитор?
– Я обследовал его. Давал экспертное заключение. Но по требованию генерала все полученные материалы были засекречены.
– Что вы можете сказать об уникальных возможностях Композитора?
– Так как я давал слово Бурмистрову, то буду говорить только с ним.
– Генерал Бурмистров погиб.
– Вы еще скажите, что и Композитор тоже.
– Бурмистров погиб на моих глазах.
– Знаете что, подполковник, я уже не ребенок, и достаточно потрудился на ваше
– Поэтому я и приехал к вам. Всё, что вам известно о Композиторе, придется рассказать мне! Генерала похоронили в 53-м.
– Подполковник, мы оба знаем, что КГБ и не такие спектакли устраивал. Я лично, между прочим, делал пластические операции для некоторых ваших сотрудников.
– Хватит! Генерала нет. Теперь я веду дело Композитора.
– Бурмистров сказал иначе.
– Когда он это сказал? Семь лет назад?!
Профессор взглянул на настенный календарь, пригладил испанскую бородку.
– Не нервничайте вы так, подполковник. Это вредно для здоровья. Может, вам дать успокоительное? У нас есть хорошее средство.
– Я не потерплю насмешек.
– Ну что вы. Я от чистого сердца.
– Я сказал, хватит! Когда вы последний раз видели Бурмистрова?
– Семь лет назад.
– Ну, вот.
– А разговаривал с ним семь дней назад.
Трифонов внимательно посмотрел на Камоцкого. Может, этот профессор свихнулся? Взгляд умный, лицо спокойное. Нет, не похож он на дурачка.
– Допустим, я вам верю. При каких обстоятельствах вы разговаривали с генералом Бурмистровым?
– Он мне позвонил.
– Сюда, в кабинет?
– Да.
– И что сказал?
– Спросите его сами.
– Не юлите! Бурмистров погиб! Или вы мне всё расскажете, или я упеку вас в психушку! – начал звереть Трифонов. – Отвечайте! О чем говорил так называемый Бурмистров?
– Обычные вещи для вашей конторы. Что его смерть была инсценирована, что он находился на конспиративной работе за границей. Только вы не беспокойтесь, я всё это сохраню в тайне.
– Почему вы уверены, что это был именно Бурмистров?
– А вот намеков не надо. Я хоть уже и в возрасте, но в своем уме. Я хорошо всё запомнил. Он позвонил утром. Я только что вышел на работу и даже не успел надеть халат. Это был обстоятельный разговор. Мы беседовали долго, голос генерала невозможно спутать. Мы раньше часто общались по телефону, и я знаю малейшие его интонации.
– О чем он еще сообщил?
– А вот это уже тайна. Он предупредил.
– Никаких тайн! – Трифонов выхватил пистолет и направил его на профессора. – Вашей доверчивостью воспользовался опасный преступник! На его совести десятки жертв. Говорите, о чем вы беседовали, или я выпущу в вас всю обойму.
Побледневший профессор испуганно заслонился руками.
– Если так, то конечно… Я всё скажу. Только вы опустите оружие. Я не могу общаться, когда вот это… прямо на меня…
– Хорошо.
– Он сказал, что одному человеку надо сделать секретную операцию. Она сложная и специфическая. Этот человек приедет в госпиталь и сам всё объяснит. Когда я спросил, как я узнаю пациента, генерал сказал, что это будет уже знакомый мне человек. Он сам меня найдет. Мы попрощались. И вот, буквально через двадцать минут ко мне пожаловал Композитор.
– Что? Когда это было?
– Я уже говорил. Неделю назад, в понедельник, между девятью и десятью часами утра.
Трофимов тоже посмотрел на календарь. 5 октября! Накануне, в ночь с субботы на воскресенье, была убита Марина Васильева.
– Вы не обознались? К вам приходил Композитор?
– Прошло много лет, он был в военной форме, но я его сразу узнал. Шрам на шее… Я же его исследовал.
– О чем вы говорили?
– Он принес рисунки. Очень точные разрезы носовой полости, глотки и горла. Там был продольный вид и вид сверху. Всюду проставлены размеры. Он показал на голосовые складки и надгортанник и объяснил, что ему нужно сделать такие же.
– А вы?
– Я хотел отказаться, уверял, что это невозможно. Но он каким-то образом убедил меня рискнуть. Вы знаете, когда я делал эту операцию, я ощущал себя первопроходцем уровня Колумба.
– Так вы, прооперировали Композитора?
Камоцкий подбоченился, гордо вытянулся, отчего острая бородка поднялась горизонтально, и заявил:
– Да. Я сделал это. Операция прошла успешно. Вы понимаете, там была одна принципиальная сложность. Но я… я нашел выход. Без ложной скромности, это новое слово в хирургии. Как вы думаете, я могу опубликовать научную статью? Ну, конечно, без упоминания имени пациента…
Оглушенный новостью Трифонов крутил головой, будто разминал затекшую шею. Его безумный взгляд блуждал по кабинету, с губ слетали злобные фразы:
– В то время, когда десятки сотрудников без сна и отдыха охотились за преступником, вы тайно оказывали ему помощь и прятали здесь, в режимном госпитале!
– Но это же был приказ генерала КГБ? Как я мог ослушаться?
– Какой, к черту, приказ! Композитор сам позвонил вам его голосом!
– Но, простите… Голос столь индивидуален. Его невозможно подделать на 100 процентов.
– Хватит! Композитор может и не такое!- Трифонов жахнул кулаком по столу. – Бурмистров давно мертв! Вас обманули.
– Я не знал. Поймите…
– Где сейчас Композитор? Когда он ушел?
– Почему ушел? Он у нас на третьем этаже в шестнадцатой палате.
Подполковник заскрипел зубами.
– Он… здесь?
– Это сложная операция. Пациенту требуется восстановление.
Трифонов отпихнул стопку бумаг, достал пистолет и направился к выходу.
– Почему сразу не доложили? – раздраженно крикнул он, с силой распахивая дверь.