Конан и Копье Крома
Шрифт:
— Сейчас я тебя, сейчас, — пыхтел он, вылетая из-за угла в тот самый проулок, где сидел совсем недавно барс.
Наемник остановился и удивленно разинул рот: прямо перед ним, подвешенная на ремне, покачивалась собачья голова. Кровавая лужа, кошачьи следы, оскорбительная надпись на снегу по-аквилонски — все это он увидел мгновенно, но рта уже закрыть не успел. За спиной его с крыши свесились две могучие голые руки и захлестнули на шее собачий ошейник, медными шипами вовнутрь.
Сдавленный хрип и бульканье, вместе с громким, леденящим душу смехом, услышал другой ванир, который наступил в сумерках на какую-то ржавую скобу и ковылял, тяжело опирясь
— Эй, рыжая борода, ногу зашиб?— Ща я тебе голову зашибу! — сквозь зубы проворчал воин и поднял копье для броска, поморщившись от боли в ступне.
— Не добросишь! — сказал Конан, прищурившись и прикидывая расстояние. — Сделай шаг в Вальгаллу, убийца детей.
— Я удавил в этом поселке троих сопляков и сейчас пришпилю к бревнам еще одного, — сказал ванир, сделал быстрый шаг и метнул копье.
Это был действительно его последний шаг, и первый шаг к Имиру — тяжелый гвоздь из детского самострела пробил его горло и вонзился в бревно на той стороне улицы. Конан же поймал копье, спрыгнул с крыши и исчез раньше, чем на голоса прибежали трое запыхавшихся наемников. Один из них тоже прихрамывал.
— Клянусь сосульками из бороды хримтурсов, мы взялись сражаться с духом, — сказал один из них, дико озираясь.
— Может, их тут много? — задал вопрос охромевший лучник, ослабляя тетиву и убирая стрелу в колчан.
— Или — ни одного, — заключил третий. Тут они услышали грозный рык Атли и побежали к центру поселка.
Среди столбов и кровавых трофеев, развешанных на них, стоял Атли и еще пятеро воинов с клинками наголо. Атли держал Эйольва за шиворот и монотонно стегал того по лицу черенком короткой охотничьей стрелы, которую выдернул из своего плеча.
— Знаешь, аквилонская крыса, что ты мне стоил многих воинов. Благодари своего Митру, что я не велю повесить тебя рядом с этими тушами и свежевать, как оленя. Пойдешь со мной, а твой родственник благородных кровей заплатит мне золотом за смерть каждого дружинника, не будь я тан.
Каждая тирада заканчивалась ударом, наконец стрела сломалась, и Атли с раздражением швырнул ее под ноги, придавил сапогом и повернулся к троим подбежавшим.
— Где остальные, побери вас прах!
— Не знаю, мой тан, я слышал крики… — сказал лучник, за что тут же получил такую зуботычину, что шлем его полетел в кровавую лужу под собачьими телами. — Все. Этого ублюдка мы освободили, остальных, видно, до срока призвал Имир, или пожрал Хресвельг, или потоптали коровы, или они приглянулись Хель — плевать. Бросьте в костер сигнальное зелье, идем на запад, к Венариуму.
— Мой тан, может, рассредоточимся и прочешем поселок? — спросил седой, как полярная сова, воин, в крови которого пылала гремучая смесь семени гиперборейцев и ваниров.
— Заткнись, Имиров сын, — Атли сам в эти минуты был похож на выходца из-за призрачной грани мира. — Хватит с нас потерь. Сыпьте зелье.
Через миг к черному дыму от догорающего костра присоединились желтые клубы, а языки пламени подернулись мерцающей зеленью. Бросивший зелье выпрямился и хотел что-то сказать, указывая рукой в пролом в стене ближайшей развалины, как воздух взрезало копье и, пробив посеребренную кольчугу, память о бритунском походе, пробило его живот. Он закричал и завертелся, упав в костер, подскочивший Атли добил его точным безжалостным ударом.
— Это копье Стренги, — тихо сказал лучник и отошел к раскачивающимся
— Это сигнал другим отрядам? — спросил Эйольв, умывший лицо снегом и едва ли не без злорадства смотревший на вытянувшиеся лица своих спасителей.
— Да, — автоматически ответил Атли, шаривший глазами по крышам домов.
— Дождитесь их и окружите поселок, — как ни в чем не бывало сказал Эйольв.
Атли заорал ему в лицо, нависнув всей громадой над хрупким юношей:
— Идет ночь. В темноте все киммерийские демоны спускаются с цепей. Все. Этого сопляка уже не взять. Дождемся тех, кто ушел к горам, только не в этой западне, а на равнине, и к Венариуму. А ты, южанин, заткнись.
— Кроме того, его наверное уже тут нет — упорхнул в свои пустоши, Гарм пожри его тень, — сказал «Имиров сын». Словно бы в ответ на это подозрение из сгустившегося мрака вылетел топор, слегка задев рог на шлеме Атли, и с тупым хрустом вонзился в собачью тушу, заставив ту завертеться и задеть лучника.
Тот в ужасе отпрянул, потом завопил что-то совершенно несусветное про призраков и ринулся туда, откуда прилетел топор.
— Оставьте его, — сказал Атли дернувшимся было остановить безумца наемникам, — Хресвельг выел его череп. Надо сказать, ему пришлось только заморить червячка — Орм был тупицей. А теперь все и ты, южанин, быстро на равнину. И смотрите под ноги. Щиты поднимите, рыжебородые! Этот выродок за три дня сделал из вас неумелых баб!
— Это был топор Скидульфа, — сказал «Имиров сын», последним протискиваясь в узкий лаз меж кузницей и сугробом.
— А это — твой меч, — раздалось у него над ухом. Полукровка вместе со сталью, входящей между ребер, услышал шепот:
— Воин, уронивший оружие в битве, отправляется к теням.
Дружинники обернулись, но увидели лишь оседающего белоголового воина и метнувшуюся за кузницу тень.
— Стоять, не гонитесь за ним! — громовым голосом проорал Атли, разобравшись, в чем дело. — Из-за скотины Хорсы мы дали ему полдня, чтобы превратить эти развалины в крепость почище Венариума. На равнину, прах вас побери!
Тем временем Орм раскачивался на носках, пялясь во тьму.
— Ни один призрак не устоит перед честной сталью. Мой лук готов, порождение мрака! Иди же.
Вокруг была тишина. Орм на цыпочках обошел причудливый сугроб, влез на крышу какого-то строения, спрыгнул, перешагнул через бездыханный труп, сжимавший вонзившийся ему в бок металлический прут, и остановился. — Где ты, сын погибели? — позвал лучник.
За его спиной мрак сгустился. Конан с интересом поглядел на его трофейный гирканский тул для стрел, притороченный наискось через спину, нагнулся, слепил снежок и бросил через голову лучника. Орм вздрогнул, уставился в ту сторону, где снежный ком шмякнулся в стену, и натянул лук.
— Ну что, рыжебородый, скажи «здравствуй» Водам Забвения, — произнес Конан, протянув у того над плечом руку и перерезав тетиву.
Глава 13
Со времени битвы в заброшенном поселке прошло два дня. Два дня непрерывных боев под стенами Венариума. Сапсан расхаживал, заложив руки за спину, по своему шатру, в котором столпились его командиры. Большинство из них были ранены, одежда на всех висела клочьями, доспехи изрублены, под глазами набрякли сизые мешки. Теперь трудно было отличить знатного пуантенского дворянина от бродяги-наемника из Нордхейма — все были одинаково измотаны и изранены.