Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля

Мерлин Артур

В Эстелле заговорила гордая испанская женщина.

— Я принесла ему слишком много страданий, — сказала она. — Именно из-за моего недостойного поведения, из-за моей женской слабости он так рискует, и мучается. Я никогда себе этого не прощу.

Я уже начал чувствовать приступ раздраженности, которая поднималась внутри меня медленно, но верно. Пусть я не ангел, а я точно не ангел, но одного порока я за собой не знаю, и потому плохо переношу его у других. Дело в том, что я не переношу ханжества.

Конечно, переспать с

малознакомым мужчиной в отсутствие мужа — это не очень уж хорошо с точки зрения морали и принятой нравственности. Но еще хуже — при этом сокрушаться и жалеть бедного мужа. И, сидя голой рядом с голым любовником, ругать себя и говорить, что это нехорошо… Ну, если уж так нехорошо, и ты такая совестливая — ну и не звала бы тогда меня сюда. И не отдавалась бы мне… А зачем заниматься ханжеством?

Однако, выяснилось, что я не прав в своих молчаливых обвинениях. Потому что в эту минуту Эстелла посмотрела на меня, и я заметил на ее глазах слезы. Ханжи, как известно, не плачут.

— Что ж, — сказала она вдруг. — Кажется, я осталась твоей должницей. Как ты считаешь? — попыталась она улыбнуться сквозь слезы. Это у нее получилось. Она вытерла слезу со щеки тыльной стороной руки и посмотрела на меня смелее.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно сказал я. — Какой должницей?

— Я обещала поласкать тебя ртом, — ответила она, и улыбка ее стала шире, а лицо приобрело шаловливое выражение. — Ты ведь все еще этого хочешь, я надеюсь?

Она сползла пониже и склонилась над моими бедрами.

— Прости меня за то, что я отвлеклась и заговорила о посторонних вещах, которые к тебе не имеют никакого отношения. Обещаю, что больше не стану плакать и портить наш вечер.

Я промолчал, но почувствовал, что мои мужские силы постепенно восстанавливаются.

— Довольно уж ты трудился надо мной и дарил мне наслаждение, — сказала Эстелла. — Теперь пора мне поработать ротиком.

Ее коралловые губы разомкнулись и обхватили мою плоть. Эстелла медленно качалась над моими бедрами, поднимая и опуская голову. Она скользила ртом по моей плоти вверх и вниз, так что у меня перехватывало дыхание от наслаждения. Выяснилось, что и в этом виде ласки Эстелла большая специалистка…

Видно было, что и она сама получает наслаждение от этого. Она даже пыталась урчать от удовольствия, ерзала ногами по ковру перед кроватью и извивалась всем телом…

Была уже глубокая ночь, и за окнами постепенно устанавливалась относительная тишина. Тут она не бывает полной никогда. По улице все равно продолжают идти люди, и они громко переговариваются, слышны проезжающие машины, музыка из ночных ресторанов, разбросанных по всему городу.

Но ночь уже стала бархатной от темноты. Уже смолкли основные крики гуляющих. Я не успел получить полного наслаждения, потому что как только я собрался расслабиться и позволить себе его, в дверь номера постучали.

Эстелла сразу же выпустила меня изо рта и села, прислушиваясь. Глаза ее стали опять тревожными, как вчера в баре, и как сегодня в «Робин Гуде»…

Стук повторился. Теперь стучали уже не переставая, настойчиво и сильно.

— Кто это может быть? — спросил я тихо Эстеллу. Она промолчала и продолжала все так же сидеть в напряженной позе.

— Это может быть муж? — спросил я. Ведь тут до Барселоны всего семьдесят километров. На машине это всего час пути, а дорога хорошая. Так что это вполне мог быть он, и я испугался не на шутку.

Во-первых, страшно. Испанцы — люди горячие. А во-вторых, я действительно вовсе не хотел становиться на пути семейного счастья супружеской пары. Будет скандал, муж будет справедливо возмущен, а я буду неправ и мне придется торопливо извиняться и, натягивая штаны, бежать к себе в номер. Это очень стыдно и неприятно.

— Открой, Эстелла, — послышался голос из-за двери. — Мы все равно знаем, что ты здесь. Нам сказал портье.

Говорили по-испански. Эстелла шепотом перевела мне то, что было сказано. Глаза ее расширились от страха.

— Кто это может быть? — спросил я ее. — Это не муж?

— Нет, конечно, — сказала она так же шепотом. — Это и не должен быть Симон. Это другие.

— Другие? — переспросил я. — Их много?

— Ну да, там не один человек, — ответила Эстелла, сжимаясь от ужаса и дрожа своим голым телом.

— Ты знаешь, кто это?

— Знаю, — помолчав секунду в размышлении сказала Эстелла. — Это ужасные люди, и они хотят увезти меня отсюда. А я не хочу. Они нашли меня тут. А мы с Симоном так надеялись, что здесь они меня потеряют.

Голос ее дрожал, глаза были испуганные и какие-то потерянные.

В дверь застучали еще сильнее и что-то громко сказали еще по-испански. Я понял, что женщина вошла в кому и больше не способна от страха ничего говорить и предпринимать.

Я встал и подошел к двери.

— Что вам нужно? — твердо спросил я на хорошем английском языке. Это должно было смутить тех, кто стоял там, за дверью.

Как я и ожидал, мой голос произвел должное впечатление. Наступила тишина. Потом из-за двери ответили на плохом английском:

— Синьор, мы знаем, что Эстелла там. Вам лучше уйти. Это не ваше дело. — Человек старательно подбирал слова незнакомого языка. — Ваше дело — идти к себе в комнату. Уходите, а нам нужна Эстелла. Это наше дело, — настойчиво повторил мужчина за дверью.

Я молчал. Тогда голос сказал:

— Вы иностранец. Откройте дверь и уходите. Нас много, и мы можем сломать дверь. Она тонкая и нам не будет трудно.

— Что вы хотите от Эстеллы? — спросил я в отчаянии. Не мог же я действительно открыть дверь и уйти. Есть такие моменты, когда мужчина просто не может убежать, как бы не было ему страшно… Если он это сделает, он потом на всю жизнь перестанет себя уважать…