Концерт Патриции Каас. 8. И что дальше (Под Москвой)
Шрифт:
И никого при этом не забывал …
– Но необходимо помнить, что некоторые победы завоеваны не совсем корректно, потому что в соревнованиях участвовал лично я. А я могу считаться профессиональным спортсменом в нескольких видах спорта и завоевывал в этих видах спорта призовые места.
В зале прошел довольно громкий гул.
– Не думайте, что это было совершено случайно. Нет, это было намеренно, потому что многие участвующие в Олимпиаде спортивные организации использовали приглашенных профессиональных спортсменов, и эта практика существует
Свиридов помолчал.
– А собрал я всех заинтересованных – и тренеров, и сами команды, и индивидуальных спортсменов – для того, чтобы вместе подумать о том, что нам нужно сделать и какие меры принять для того, чтобы наши спортсмены занимали более высокие места …
После Свиридова выступали некоторые тренеры и спортсмены, выдвигались конструктивные предложения и предлагали организационные мероприятия, и все высказывали твердое убеждение в будущих положительных результатах.
После Олимпиады произошел ощутимый приток молодежи в спортивные секции.
И то, что внешне было малозаметно – увеличилось финансирование некоторых видов спорта, некоторых спортивных школ и секций …
ГОСПИТАЛЬ
Свиридов почувствовал и обернулся – к нему строевым шагом подходил парень в поношенной морской форме с наградами, и Свиридов видел, что вместо левой руки у него протез. Отдавая честь он негромко произнес:
– Товарищ генерал, разрешите обратиться.
– Вольно. Я слушаю вас.
– Просьба, товарищ генерал, посетить госпиталь для раненых … инвалидов … тут недалеко.
– Разумеев! – вглядевшись в подошедшего негромко позвал Свиридов.
– Я здесь, командир!
– Василий Герасимович, пригони мою машину. Захвати мою гитару. Надо съездить. Как вас зовут?
– Мичман Егоров Иван Егорович!
– Садитесь с нами, Иван Егорович – дорогу покажете. Да и расскажите мне о житье-бытье у вас в госпитале …
Вскоре свернули с асфальта на грунтовую дорогу, а затем дорога стала хуже.
После деревни укатанная грунтовка уходила в сторону, откуда явственно доносился стойкий запах свинофермы, а к госпиталю сворачивала изрядно разбитая дорога.
Госпиталь помещался в строениях, оставшихся от какой-то старой усадьбы, но территория была аккуратно прибрана и огорожена.
В стороне, под деревьями, виднелась кучка женщин …
Свиридов по давней привычке начал обход с палат тяжелых больных, которые всегда можно было найти по специфическому запаху.
Около кровати, опустив голову, сидела девушка, и держала за руку парня с перевязанной грудью.
– Товарищ генерал, у него осколок возле сердца, врачи бояться трогать … – прошептал сопровождающий Свиридова мичман.
Свиридов положил ладонь на лоб раненого.
– Так. Тебя как зовут? Люся? Так, Люся, бегом за медсестрой – принесите хирургические ножницы, перекись, стерильные салфетки
Девушка Люся поняла не сразу.
– Бегом! Мичман, посмотри, чтобы лишних кругом не было.
– Слушаюсь!
А Свиридов прикрыл глаза, вспоминая испепеляющую жару, полутемную каморку, тучи мух и самого лучшего местного хилера – смуглого паренька с мудрыми глазами.
Они побеседовали вечером и остались весьма довольны друг другом – хилер уважением к нему со стороны много знающего восточного человека, а Свиридов – относительной откровенностью хилера, хотя тот использовал в разговоре много непонятных терминов.
И свое первое присутствие при операции, когда он мог в мельчайших деталях разглядеть и почувствовать все действия хилера, и свою первую операцию, которую ему доверили, и которую он успешно провел под наблюдением своего учителя.
И слова молитвы-заклинания, которая предшествовала операции и завершала ее …
И еще несколько операций, которые ему доверили …
Бинты, пропитанные кровью, присохли к ране, и Свиридов обильно полил их перекисью, а уж затем взялся за ножницы.
– Люся, встань в головах и пусть твой друг все время чувствует твои губы …
Под бинтами открылась звездчатая незаживающая рана с рваными краями.
– Сеня, ты лежи спокойно, больно не будет. Если только щекотно. Потерпишь?
– Потерплю …
Свиридов провел рукой по ране, а затем внезапно погрузил пальцы в тело раненого и стал так что-то делать. На груди раненого вокруг руки Свиридова выступила кровь – так, в луже крове он что-то делал там, внутри, в теле раненого.
Медсестра была готова закричать, но спохватилась и стала вытирать кровь салфетками и бросать пропитанные кровью салфетки в тазик.
А Свиридов стал медленно вытаскивать руку со сжатыми пальцами и бросил в тазик что-то металлическое, корявое, окровавленное, брякнувшее металлом.
А другой рукой накрыл рану и начал водить по ней ладонью.
– Это твой осколок, Сеня. Корявый, весь в отростках, еще немного и прорвал бы он сердечную сумку. Зато теперь порядок, жить будешь с Люсей долго и счастливо.
Под рукой Свиридова с тела раненого исчезала кровь и на глазах затягивалась рана.
– Перевязывать его не надо, а вот УФО – обязательно. И переливание крови. Слышишь, сестричка? Очнулась?
– Вы колдун?
– Я хилер.
Тут в дверь наконец прорвался главврач.
– Что тут происходит? Кто вы такой? Кто разрешил?
– Тихо, док. Вот кто я, – и Свиридов раскрыл перед носом врача свое генеральское удостоверение.
Врач увидел окровавленные куски марли в тазике и прикрытую одеялом грудь раненого.
– Но рану вы обработали, надеюсь?
– Надейтесь. – Свиридов сдвинул одеяло с груди раненого, на которой не было следов раны, а только более светлая кожа. – Ему требуется переливание крови, можно капельницу с физраствором и никаких антибиотиков. Слышите, никаких!