Концерт
Шрифт:
Она говорила все это, не глядя на него, и поэтому, когда наконец встретилась с ним взглядом, поняла, что вновь совершила промашку, что ошиблась, и теперь не знала, куда спрятать глаза.
— Давай лучше я уйду. И сейчас, — сказал он и начал обуваться.
— Не надо, слышишь, не надо… — Она взяла его за руку. — Я больше так не буду… Не оставляй меня, я сама не знаю, что со мной происходит.
— Да ладно, просто ты меня действительно не знаешь. — Никита помог ей надеть плащ.
В этот вечер он стал ей ближе, дороже, она разглядела в нем настоящего Никиту, такого, каким хотела видеть все это время: мужчину, умеющего постоять
По дороге бежала, пузырилась вода, дождь барабанил по гладкой упругости зонта, порывы ветра распахивали плащ и холодили колени — осень напоминала о себе, и нависшее и разбухшее от синей влаги небо обещало долгое ненастье.
Они остановились у тумбы, оклеенной пестрыми, но уже размытыми афишами.
— Так, «Летучая мышь» в оперетте, очередная иностранщина в драме, где же ТЮЗ?
И тут взгляд ее упал на совсем еще свежую афишу.
— О! Гартман! Авторский вечер. Никита, посмотри, это же сегодня, сейчас! Бежим скорее! — Она уже тянула Никиту за рукав. — Полчаса осталось…
— Куда?
— В консерваторию, конечно!
…В тот день Катя проснулась очень рано.
За окнами было еще темно. Все спали, в комнате пахло чем-то кислым, и лишь из того угла, где спала Лариса Лохман, доносился чуть слышный аромат духов. Катя подошла к ней, заглянула в лицо: Лора улыбалась во сне. Она пришла вчера поздно, с букетом маленьких тонких тюльпанов, уставшая и счастливая, немного навеселе. Рассыпав цветы по столу, заваленному кипами нот и посудой, она подошла к старенькому пианино, открыла его и взяла очень тихий, прозрачный аккорд, потом вздохнула и, накинув что-то розовое на ночник, стала раздеваться.
— Кать, ты спишь? — склонилась она над Катиной постелью.
— Нет, не сплю. — Катя поднялась, обняла руками колени и вдруг залюбовалась Ларисой.
Ее зеленые глаза блестели, светлые волосы горели розовой сверкающей копной, на длинной белой шее обозначились голубоватые прожилки.
— Тебе не до сна, я понимаю, но мне завтра рано вставать…
— Зачем? Тебе же на вторую пару?!
— Ответственное свидание.
— Это с кем же?
— Пока не могу сказать, потом, Лорка, все потом. А ты с кем так припозднилась?
— Знаешь, Кать, как сон, как наваждение какое-то! Представляешь, все тает, с крыш капает, тепло, пахнет почками, весной, чем-то сладким, у меня голова кружилась всю ночь…
А он перемахнул через забор и вернулся вот с этими тюльпанами, они еще даже распуститься-то не успели, смотри, какие хрупкие…
А вот кто он, тоже пока не скажу, мне и самой не верится, хотя завтра ты сама узнаешь. Помнишь мой брелок, черепашку мою? Ну вот, ходи по училищу и посматривай на руки, может, и увидишь. — Лариса зевнула, потянулась, выгнув при этом свою гибкую спину, чуть прикрытую светлым шифоном. — Я тушу свет?
Катя отложила учебник гармонии, который по привычке взяла со стола.
— Туши, Лохман, туши. И пожелай мне ни пуха…
— Ладно, — отозвалась Лорка. — Ни пуха…
Плеск воды, звонкие девичьи голоса, звяканье посуды, ритмичные пассажи гамм и аккордов, командный голос комендантши-алкоголички — вот примерная утренняя симфония общежития музыкального училища.
В самом училище в этот ранний час было намного тише, спокойнее, и Катя пошла туда.
Она
Она дышала на них, но пальцы не слушались, не согревались. Вальс она проиграла медленно, быстрый темп не удавался. Пробовала петь, но не слышала собственного голоса.
Ровно в девять она открыла класс, где ее должен был прослушивать Гартман. В классе было по-утреннему свежо и чисто, со стен смотрели ярко освещенные солнцем портреты композиторов-классиков.
У окна стоял красивый молодой человек.
Что-то в его внешности было восточное, то ли тонкий нос с горбинкой и ярко-красные губы, то ли строгая черная бородка. Его звали Артуром Яновичем, он был новым учителем гармонии и полифонии. Те учителя, которые знали его раньше по учебе в консерватории, поговаривали не без ехидцы, что не задерживается он подолгу на одном месте, что ему, композитору, для творчества постоянно нужна смена обстановки. Ходили легенды, что жен у него много, в каждом городе — по жене.
— Это ты пишешь музыку? — спросил он, поворачиваясь к оробевшей и вконец растерявшейся Кате.
— Да.
— Ты принесла ноты? Ты записала свои сочинения?
— Не все. То, что не записала, проиграю так, на память, или спою.
Он пригласил ее к пианино и вернулся к окну, И с этой минуты Катя не помнила себя.
Она играла и уже не думала ни о пальцах, ни о том, что рядом стоит настоящий композитор, который через некоторое время скажет ей что-то важное. Она просто играла все то, что сочинила в этот необыкновенный для себя, наполненный событиями год. В вальсах, сонатах, просто коротеньких пьесах она оставила частицу жизни, и теперь они словно проплывали перед ней, будоража и напоминая о чем-то ярком, незабываемом. Когда она замерла наконец и опустила руки на колени, то почувствовала, как Артур Янович провел рукой по ее голове. Странный жест, и еще более странное ощущение, словно током ударило.
— Тебе надо учиться, поступать в консерваторию и, конечно, писать и еще раз писать…
Много свежих, своеобразных тем, это очень хорошо, ведь тема — это все! Есть тема — есть симфония, главное — это зерно, понимаешь?
Давай сделаем так. Возьмешь тетрадь и запишешь все свои темы, одну мелодию, понимаешь? А потом я их просмотрю и посоветую, как нам их удобнее оркестровать. Ты согласна?
Катя не совсем поняла его, но машинально кивнула головой. Ему же видней.
— Ты только не затягивай с этим, давай прямо на послезавтра, у нас же урок?
— А вы не уедете? — вдруг спросила Катя и сама испугалась своей смелости.
— С чего это ты взяла?
— Слухи, — призналась она.
— Да-а… — вздохнул Артур Янович. — Слухи, они быстро разлетаются по земле, особенно в таких маленьких городках. И чего бы им не ползать, как вот это, к примеру, симпатичное существо? — Он достал из кармана маленькую металлическую черепашку, подержал на ладони и, вздохнув, спрятал обратно. — Значит, послезавтра. Здесь, в девять.
Она принесла тетрадь, но задания он никакого не дал, ничего не посоветовал, сказал, что сейчас ему некогда, а через неделю уволился и уехал. Когда стало известно, что он действительно уехал и увез с собою тетрадь с выписанными в нее темами, Катя не могла в это поверить. Она долго бродила в этот день по городу, промочила ноги и только глубокой ночью вернулась в общежитие. Она чувствовала себя обманутой и опустошенной.