Кондор улетает

Грау Шерли Энн

Он положил ноги на перила. Смеркалось, в небе догорали оранжевые отблески, деревце напротив словно становилось выше… В его ушах раздавалось шипение и рокот, точно дальний шум прибоя у рифа. Он видел цвет воды, ее движение так ясно, точно она колыхалась прямо перед ним.

Рокот смолк, вода превратилась в большого черно-белого кота с рваным ухом и единственным пучком усов.

— А, пошел ты! — сказал Оливер коту. — Я устал.

Куры бросились от него врассыпную, кошки забрались на перила и смотрели ему вслед. Ему постелили в сарае, в крохотной каморке, заставленной баками для белья. Окон не было.

Он растянулся на свободном клочке пола, упираясь плечом в дверь. Тут ему ничто не грозило.

* * *

На следующий день он добрался до Нового Орлеана, въехав в город на телеге с пустыми пивными бочками. Он рассматривал узкие пыльные улочки, глубокие канавы, полные зеленоватой воды, деревянные домики, соединенные деревянными заборами с деревянными воротами. На углу он увидел дощечку: «Мюзик-стрит». Приятное название. Он тут же соскочил с телеги. Ему вдруг стало стыдно своей рваной, грязной одежды, всклокоченных волос. Он выбрал лавку поскромней и купил костюм и рубашку. Хозяин следил за ним подозрительным, нервным взглядом. Оливер спросил, как пройти к бане. А оттуда отправился в ближайшую парикмахерскую.

Парикмахер брил его и рассказывал местные новости — лихорадка в Новом Орлеане свирепствовала больше обычного, даже для летнего времени.

Всюду своя лихорадка, думал Оливер. На Огайо — костоломка, в Панаме — желтая, в Сингапуре… он даже забыл, как она называется. Если бы ему было суждено умереть от лихорадки, он бы умер давным-давно.

Оливер выпрямился, вытирая остатки пены на носу и в ушах. Парикмахер показал на дом в конце улицы:

— На прошлой неделе там у хозяйки от лихорадки умер сын, — сказал он. — И все жильцы съехали, как будто ей одного горя было мало.

Оливер прошел мимо этого дома. Такой же, как все вокруг: деревянный, выкрашен в серый цвет, узкий, но длинный, к крыльцу с тремя ступеньками вела выложенная красным кирпичом дорожка. Оливер оглядел улицу, посмотрел на проезжающий мимо фургон со льдом, на тяжелые листья фиговых деревьев над дощатыми заборами, на небо, где клубились черные тучи. Он увидел старуху в черном платье, которая семенила по тротуару навстречу мужчине с отвислым брюхом, любителю пива. Они оба держали над головой черные зонтики от солнца и шли в плотных кружочках тени. Вдали раздался звонок трамвая, где-то поблизости дети хором читали стихи.

Оливер поднялся по трем деревянным ступенькам и постучал в дверь. Комнаты здесь будут дешевыми. Самыми дешевыми во всем городе. А он не собирался бросать деньги на ветер.

На другой день Оливер отправился в Сторивиль. Он много лет слышал рассказы об этом квартале, о его притонах и борделях, однако теперь не испытал ничего, кроме разочарования. Никакого сравнения с Сан-Франциско, а уж о Сингапуре и говорить нечего. Но ему подойдет… Он обошел несколько заведений и наконец нашел место. Мадам, которую звали Джулия Шаффе, взяла его потому, что любила крепких блондинов, и потому, что в Новом Орлеане блондины были редкостью. Он помогал бармену, исполнял разные поручения, отвозил домой постоянных клиентов, когда они мертвецки напивались. И у Джулии Шаффе через полтора месяца познакомился с Алонсо Манцини, зеленщиком. Это был толстый, обрюзглый человек с хитрым худым лицом желтушного

цвета. Как-то он зашел к Джулии, и они пили кофе у нее в гостиной. Позже оба заглянули в кладовую, где Оливер только что кончил складывать недельный запас шампанского.

— Джулия, — сказал Манцини, — говорит, что ты сокровище.

Оливер улыбнулся и стал пристегивать к рубашке воротничок. Без воротничка было легче работать.

— Я знавал Джулию в те времена, когда она сама еще работала, — продолжал Манцини. — Эх, и задница же у нее была…

Джулия улыбнулась самой сладкой из своих профессиональных улыбок.

— Мы оба уже немолоды, мой друг.

На другой день Манцини пришел опять, приведя с собой участкового полицейского капитана. Вместо кофе они в большой гостиной пили шампанское. Их обслуживал сам бармен. Через несколько минут Манцини сошел вниз один.

— «Виши», — сказал он Оливеру за стойкой. — «Виши» для моей печени.

Оливер спросил:

— Почему шампанское не подала какая-нибудь из девиц? — Обычно делалось именно так.

— Он не любит женщин. Своих клиентов надо знать. Он мог бы наделать Джулии много неприятностей, но они поладят, мой друг Джулия что-нибудь придумает.

— Я не знал, — сказал Оливер.

Острые карие глазки Манцини оглядели его с головы до ног.

— Я уже видел ребят вроде тебя. Как сколотите немного деньжат, так норовите открыть свое заведение.

Оливер покачал головой и стал протирать бокалы. Джулия требовала, чтобы бокалы блестели. Манцини продолжал:

— Когда решишь, зайди, потолкуем. Может быть, я смогу тебе помочь.

— Может быть, — сказал Оливер.

— Зеленное дело я бы поручил жене и сыну, а себе нашел бы что-нибудь подоходнее.

— Есть всякие трудности.

— Не так уж и много. А джентльмен, который сидит наверху, — мой родственник.

В конце концов Оливер написал матери и попросил продать одну ферму. А через полгода в компании с Манцини уже открыл собственное заведение. Не в Сторивиле, где конкуренция была ожесточенной и полицейские брали много, а на Конти-стрит, которая считалась скромным городским предместьем. Заведение было тихое, респектабельное и очень доходное.

Оливер выполнял обязанности бармена и швейцара — вышибалы, говорили люди. Манцини занимался девицами, мадам и полицией.

— Ты еще молод, — объяснил он Оливеру. — И выглядишь молодо. А потому я возьму на себя те дела, которые можно уладить с помощью денег, добрым словом, шуточкой или шлепком по заду. Ведь девки, как терьеры, без конца тявкают. Значит, этим занимаюсь я. А тебе остается бар и все ночные часы — все, с чем может справиться молодой мужчина, все, что требует силы, трезвой головы и крепкого кулака. И мы будем хорошими партнерами.

Так и вышло. Оливер регулярно проверял его, но ни разу не поймал на обмане. Манцини тоже следил за ним, осторожно, почтительно, въедливо. И у обоих не было причин для недовольства.

На свои первые доходы Оливер купил там же, на Конти-стрит, два небольших дома и сдал их респектабельным семейным людям.

— Откуда у тебя столько денег? — вздыхал Манцини. — Моя жена вздумала свозить свою бабушку в Лурд, хотя старуха наверняка не выдержит дороги. Они ждут чуда, а я должен за это платить.