Конец игры
Шрифт:
— Но чем все это кончится?
— А тебя это волнует? — удивился Кейси.
— Что вы хотите сказать? — удивился Уолдо.
— Отшлепай девчонку — вот что я хочу сказать.
Уолдо покачал головой. Что-то внутри говорило ему: нет. Хватит. Понемногу, шаг за шагом, став игрушкой в чужих руках, он растерял всего себя. Он понял, что если продолжать и дальше, то он потеряет все. Уж лучше вернуться к Миллисент. Он выходит из игры.
— Нет, — твердо сказал он. — Я хочу сдать того человека или ту штуковину — что бы это там ни было. Мне все это надоело. Я зашел слишком далеко. Думаю, и в самом деле надо платить за все, что получаешь. И мне придется сполна расплатиться за все.
— Ты это твердо решил? — спросил лейтенант Кейси.
— Да, — ответил Уолдо.
— Ты все расскажешь? Вплоть до мельчайших деталей? Все-все? Ты хочешь открыть все?
Уолдо кивнул.
— Послушай меня, приятель. Я тебе говорю как другу. Почему бы тебе не шлепнуть легонько эту девку по заднице и не забрать свои денежки?
— Черт побери, Кейси, это противозаконно, и я больше не собираюсь это делать. Есть некоторые вещи, которые я не стану делать и за деньги. Даже и за большие деньги.
Лейтенант полиции Джозеф Кейси достал свой кольт 38-го калибра, ткнул им в лицо Уолдо Хаммерсмиту и отстрелил значительную его часть.
Не повезло Уолдо, подумал Кейси. Но человек привыкает к большим деньгам. И выходит так, что пойдешь и на убийство — только бы приток денег не прекратился.
В Немонтсетте, штат Юта, подполковник, командующий базой баллистических ракет «Титан» с ядерными боеголовками, купил себе два новых «мерседеса» и расплатился за них чеком. Он зарабатывал меньше половины этой суммы в год. Но чек был принят.
Интересно, подумал он, а не придется ли мне когда-нибудь вернуть все эти деньги? Но он не думал об этом слишком долго. Он был на работе, и в течение ближайших восьми часов в его обязанности входил надзор над двадцатью четырьмя ракетами, нацеленными на Советский Союз, угрожающими ему мощью, равной миллионам тонн тринитротолуола.
Глава вторая
Его звали Римо. Иранское солнце этой зимой почти совсем не грело, тем более, что он был одет только в тонкую черную майку с короткими рукавами и легкие хлопчатобумажные брюки.
Кто-то когда-то сказал ему, что зима в Иране такая же, как в Монтане, и что в древние времена, до прихода ислама, жители этого края верили, что в аду холодно. Но потом они отреклись от религии зороастризма и приняли веру пустыни, веру пророка Мохаммеда, который жил там, где солнце выжигает всякую жизнь на раскаленном песке, и в конце концов, как и последователи всех религий, чьи пророки начинали свой путь в пустыне, они начали верить, что в аду жарко.
Но иранский холод не волновал Римо, а адово пекло не волновало людей, за которыми Римо следил, потому что все они были твердо уверены, что отправятся прямо в рай, когда придет их время. Их спины были покрыты толстыми шерстяными одеялами, а руки протянуты к теплым желтым мерцающим языкам пламени, а голоса их что-то негромко распевали на фарси.
Часовые, расставленные в нескольких футах друг от друга, вглядывались в черную тьму и говорили себе, что тоже обретут рай, хотя и не столь гарантированно, как те люди, что сидят вокруг огня.
Римо видел, что часовые напрягают мышцы, чтобы уменьшить ощущение холода, — они и понятия не имели, что если и есть худший способ согреть себя, так именно этот.
Холод был реален — всего три градуса выше нуля, а ветер стремился выдуть из-под одежды последние остатки тепла человеческих тел, но Римо был вне этого холода, вне этого ветра.
Он дышал медленнее, чем любой из людей у огня, он вбирал в себя меньше холода и выпускал меньше тепла с выдыхаемым воздухом — тонкая былинка человеческого спокойствия, страдающая от холода не больше, чем высокая трава вокруг, доходящая ему до бедер. Он стоял так спокойно и неподвижно, что обломок скалы привлек бы больше внимания в непроглядном мраке этой ночи.
Люди, сидящие вокруг костра, пытались приглушить собственные ощущения и тем самым победить чувство холода. Римо выпустил свои ощущения на свободу. Он чувствовал, с каким трудом растет трава, цепляющаяся корнями за каменистую, пыльную почву, из которой все питательные вещества вымывались в течение многих тысяч лет. Он чувствовал, как дрожит часовой, прислонившись к стволу сухого дерева, он чувствовал, как его дрожь уходит в землю через подошвы тяжелых сапог, а по земле доходит до него, Римо. Он чувствовал запах мяса и лимонов, исходящий изо рта людей, пообедавших тем и другим несколько часов назад. А из маленького костра до него доносились звуки лопающихся и обращающихся в пламя и дым мельчайших клеточек дерева.
Пение прекратилось.
— Теперь будем говорить по-английски, о возлюбленные, — донесся голос предводителя. — Мы отдаем свои жизни, жертвуем ими во имя борьбы против Верховного Сатаны, и потому мы должны говорить языком Верховного Сатаны. В Соединенных Штатах нас ждут тысяча кинжалов и тысяча сердец, готовых войти во врата рая.
— Тысяча кинжалов и тысяча сердец, — эхом отозвались голоса.
— Мы все жаждем завершить наш жизненный путь на земле и обрести жизнь вечную. Мы не боимся ни пуль, ни самолетов, ни каких-либо иных изобретений Верховного Сатаны. Наши братья ушли раньше нас и взяли с собой много жизней неверных. Теперь и мы тоже пустим кровь Верховному Сатане. Но нам дарована более высокая честь, ибо мы пустим самую важную, самую ценную кровь. Мы целимся в голову змея. В президента. Мы понимаем, что никто и ничто не может избегнуть гнева Аллаха.
— Аллах Акбар! — пропели молодые люди, сгрудившиеся вокруг костра.
— Мы организуем группы из студентов, а потом, подобно волне праведного гнева, мы понесем с собой бомбы, которые поразят Верховного Сатану прямо в голову. Мы понесем бомбы в толпе. Мы устроим взрывы на улицах. Мы превратим всю страну Верховного Сатаны в обитель его собственной смерти.
— Аллах Акбар! — снова пропели молодые люди. — Господь велик!
И тогда во мраке иранской ночи, среди завываний неистового ветра, раздался голос, ответивший им по-английски.
— Господь велик, но вы, тряпичные головы, вы — ничтожны.
Молодые люди в плотных шерстяных одеялах огляделись по сторонам. Кто сказал это?
— Настало время игры в высшей лиге, вы — пожиратели ягнят, — вновь раздался голос во мраке ночи. — Хватит разогреваться песнями и убеждать себя, что можете врезаться на грузовиках, начиненных взрывчаткой, в дома, где спокойно спят мирные люди. Настало время настоящих мужчин, работающих в ночи. В одиночку.
— Кто это сказал?
Голос оставил этот вопрос без внимания. Вместо ответа он произнес: