Конец легенды (Сборник)
Шрифт:
– Падать вместе с тобой? – спросил я.
Проводник кивнул. Страх его был настоящим. Таким же, как мой.
– Пойдем, Проводник. И не надо предлагать альтернатив. Не поможет.
– Знал, – вдруг проговорил он. – Всегда знал, что однажды так случится. Что придется провожать в вечность, в никуда.
– Это твоя суть.
Проводник медленно достал из сумки копию моего пистолета. Нацелил – прямо в грудь.
– Тебе приходилось убивать? – спросил я.
И Проводник ответил голосом Маленького Принца, беседующего со змеей:
– Да. Тех, для кого это было дорогой
– Идем, – сказал я. И пистолет в руках Проводника дернулся, выбрасывая желтый язычок пламени. Меня ударило в грудь, бросая с откоса, и пальцы сжались, заставляя мой пистолет ответить.
Город внизу вспыхнул желтыми огнями окон. Я падал, слыша, как затихает стук колес – то ли трамвая из прошлого, то ли поезда до станции «Мост». В небе пронеслись и угасли лиловые облака. Сомкнулась темнота, и в ней потонули звуки – то ли шорох рвущейся бумаги, то ли треск сминаемой кинопленки.
Остались лишь темнота и падение.
Я не боюсь темноты.
Конец легенды
Цыганка, неподвижно сидящая в глубоком кресле, была древней и дряхлой – но язык не поворачивался назвать ее старухой. Мешали глаза – яркие, живые, завораживающие.
До сих пор красивые.
А властности с годами только прибавилось.
Под взглядом женщины налетчики робели, переминались с ноги на ногу: пятеро парней и три девушки, все в кольчугах, – острый блеск плетеной стали поверх вытертой джинсы, арбалеты и мечи сжаты в потных руках, тяжелые рюкзаки с притороченными поверх туго скатанными пенками брошены на пол. Молодые люди тяжело дышали, лица их раскраснелись, движения были нервными – как это бывает с выдержавшими серьезную потасовку.
Они заняли почти всю тесную душную комнату. К двери за их спиной был придвинут огромный тяжелый комод. Единственное окно было закрыто ставнями. Возможно, на улице был день, возможно – ночь. Комнату освещала только тусклая электрическая лампа в старом пыльном абажуре из багрового бархата.
Женщина сухо рассмеялась, глядя на растерявшихся ребят.
Тогда из-за их спин вышел мужчина постарше – тоже в кольчуге, но вместо самодельного меча – в руке пистолет. Дуло вставлено в рот длинноволосому чернявому мальчику лет пятнадцати. Как ни странно, это выглядело не угрозой, а заботой, вороненым термометром во рту больного ребенка. Да и сам мужчина казался добрым доктором, терпеливо успокаивающим капризного маленького пациента.
– Прости, что побеспокоили, Мать, – сказал старший, останавливаясь. Парнишка что-то замычал, запрокинул голову, пытаясь избавиться от ствола. Мужчина резко дернул пистолетом – и во рту у мальчика хрустнуло. На его глаза навернулись слезы, он замер.
– Отпусти ребенка, чяморо! – портебовала цыганка. – Живо!
– Ты будешь говорить? – уточнил мужчина.
– Тэ скарин ман дэвэл! – выкрикнула женщина – и вдруг вся ее горделивая осанка исчезла. Миг – и в кресле осталась ветхая, билзкая к маразму старуха, неразборчиво прошамкавшая беззубым ртом: – Я уже говорю с тобой, сын обезьяны!
Старший
– А вы от кого произошли? Догадываюсь, что не от обезьян, но все-таки…
Цыганенок, повинуясь жесту старухи, встал за ее креслом. Несколько секунд мужчина и женщина буравили друг друга взглядами. Потом старуха сдалась:
– Сдвиньте кровать, поднимите линолеум. Там нычка. Травка и деньги… Вам всем хватит.
Старший засмеялся – его смех неловко подхватила молодежь в кольчугах.
– Мы не за травой пришли, мать. И деньги нам не нужны. Мы хотим увидеть Чудесный Мир.
С минуту женщина молчала. Потом что-то быстро произнесла на цыганском. Мальчик медленно прошел вдоль стены, ловко забрался на крошечный круглый столик, поднял руки и потянул за крошечный гвоздик, вбитый под самым потолком. Открылась замаскированная обоями дверка. Мальчик достал из тайника тугой пакет с белым порошком и пачку долларов. Бросил под ноги человеку с пистолетом – и презрительно харкнул поверх кровавой слюной.
– Мы ведь пока никого из ваших не убили… – задумчиво промолвил мужчина. Сделал шаг, наступил на пакет и втер его ногой в пол. Полиэтилен порвался, порошок заскрипел под башмаком, будто обычный крахмал. – Мать, мы не нарки. Нам не нужна ни трава, ни героин. Мы знаем, кто вы такие. Шунэса?
– Пхэн, кон ту? Ром или гаджё? – спросила цыганка. Парнишка снова встал за ее спиной.
– Мэ гаджё. Не дури, Мать-Великого-Рода-Умеющая-Открывать-Дверь. Ты думаешь, я случайно взял в заложники именно этого мальчика?
Ответом был полный ненависти взгляд.
– Да, я знаю все. Он последний из Рода. И еще не сделал ни одного ребенка. Если мы его убьем – линия прервется. И кто знает, сумеют ли другие бэнг-мануш твоего Рода открыть дверь в Чудесный Мир? Пойдете на поклон к джуги и лу-ли? А остались у них открывающие, а, Мать?
Замершие за спиной своего старшего юноши и девушки затаили дыхание – и тем привлекли к себе внимание. Старуха пристально на них посмотрела – не то презрительно, не то снисходительно. Будто плетью стегнула – они снова уставились в пол. Тогда он обратила свой взор на мужчину. Встретила ответный жесткий и насмешливый взгляд. И обмякла – смирилась. Кто бы он ни был, он знал слишком много. А воля его, похоже, была столь же тверда, как у Матери Рода.
– Зачем тебе цыганское волшебство, чаворо? – женщина склонила голову набок, будто надеясь под таким углом углядеть что-то тайное. Голос ее стал спокойным, будто она уже приняла решение. – Разве ты не знаешь, гаджё, не бывает добра от цыганских чудес… Зачем ты ведешь за собой чужих детей, чаворо? Разве ты дал им жизнь, чтобы теперь дать смерть?
– Мне не нужно твое волшебство, Мать. Открой дверь – и мы уйдем в Чудесный Мир.