Конец Монплезира
Шрифт:
«Явилась», — подумала Мышь со злорадством. Ей казалось, будто Зуя совершает суетливые движения под ее внутреннюю музыку. Ей хотелось крикнуть на всю контору: «Полюбуйтесь, что вы натворили! Все эти безумные мужчины и женщины, которые ходят сюда или стесняются прийти, — ваша работа. Это вы сделали самое большое в мире ничто. А теперь
— Рычкова? — вопросительно подалась вперед близорукая Зуя. — Так вот ты где работаешь... — Она старалась скрыть смущение и придать себе педагогический вид, застегивая на все золотые пуговицы тесный пиджак.
— Зоя Викторовна, не волнуйтесь, — сказала Мышь медовым голосом, на который ее коллеги удивленно оглянулись. — Мы все работаем для того, чтобы вам помочь. Сейчас мы подробно поговорим о вашей личной жизни. Только так мы сможем подобрать достойного вас человека. Наша фирма известна высоким качеством услуг.
— А нельзя ли сперва посмотреть фотографии? — спросила Зуя сдавленно, окончательно прилипая своим малиновым бархатом к ворсу зеленого кресла. — Я, может быть, сама увижу, что мне нужно. Без этой бумажной волокиты...
— Конечно, Зоя Викторовна! — радостно откликнулась Мышь. Пакеты с грифами «Уроды» и «Идиоты» были у нее наготове, словно ждали именно этого часа. С уверенностью, что своей рукой осуществляет справедливость и действует от имени Судьбы, Мышь протянула Зуе наборы снимков, напоминающих, с точки зрения Мыши, запакованные нарезки колбасы, ветчины и балыка. Близорукой Зуе, на свое несчастье пришедшей без очков, предстояло увидеть на фотографиях просто кошмарные пятна — чего она, фактически, и была достойна.
«Вот тебе твой Печорин, вот тебе твой Болконский, — мысленно приговаривала Мышь. —
«Эх, какая же ты дура, Рычкова... — думала между тем многострадальная Зоя Викторовна, вовсе не собиравшаяся раскрывать бывшей ученице тайну памятной записки. — Не знаешь ты, какую пакость написал тебе твой обожаемый Терентьев. Ну и правильно. В жизни лучше не знать многих вещей, потому что ничего хорошего для себя не откроешь».
На этом оставим наших героинь, как Пушкин некогда оставил Онегина в злую для него минуту, да еще в чужом особняке. Заметим только, что справедливость, как ни странно, существует. В альбоме, который Мышь, и правда действуя от имени Судьбы, передала учительнице лит-ры, имелся на шестой странице снимок добряка-итальянца — не принца, но хозяина скромной автомастерской, вдовца с тремя детьми, который через несколько месяцев увез счастливую Зую на берег Неаполитанского залива. Самой же Мыши предстояло еще поболтаться, чтобы встретить двух не-Терентьевых: выбор между ними и стал сюжетом обозримой Мышиной жизни. Отсюда вывод: не все, чего мы не знаем, обязательно плохо. Иногда бывает и хорошо.
А фирму «Людмила» вы теперь не найдете. На месте ее работает симпатичный бар, где варят крепкий кофе с чесноком. Только кресла в баре почему-то те же, зеленые с ворсом, да часы со стрелками, похожими на стрелы амура, иногда издают над головами посетителей несколько тонких ударов, числом не совпадающих со временем на циферблате. Может, они показывают какое-то другое время, которое стояло бы на дворе, если бы фирма «Людмила» продолжала существовать. Впрочем, вероятно и то, что данные предметы автор просто позаимствовал из бара для нужд данного рассказа.