Конец Петербурга(Борьба миров)
Шрифт:
Берег все ближе; еще несколько минут, и мы несемся над землей. Быстрота движения такова, что глаз еле успевает схватывать то, что вокруг нас. Все-таки можно заметить, что столкновение и море наделали массу бед: во многих местах кучи вырванных с корнем деревьев или разрушенные ударом каменные здания; деревянные постройки чувствовали себя тоже не совсем хорошо: их, вероятно, тошнило, и они стояли в самых жалких позах.
Вся прибрежная местность на большом протяжении была покрыта необыкновенным количеством лужиц, луж и
Но все это неслось, мелькало в наших глазах с головокружительной и все увеличивавшейся скоростью. Видно было, как ветер гнул до земли целые леса и выворачивал с корнем великанов растительного царства, обладавших богатой листвой. Крыши летели с домов, деревянные строения, не защищенные рельефом местности, тоже валились, как карточные домики.
Скоро мы достигли местности, до которой море не добралось; здесь неслись тучи пыли и песка, заволакивавшие временами землю, как туман.
Я никак не мог сообразить, почему это, откуда такой ураган, и был очень смущен. Нина тоже обеспокоилась:
— Коля, ведь нас несет прямо к месту столкновения.
— Ну да! Что ж из этого?
— Там теперь, должно быть, целый ад, судя по бывшему зареву. Что будет, если нас втянет туда?
Меня сразу осенило.
Ну, конечно, втянет: воздух в месте столкновения, раскаленный массой огня, стремительно уходил вверх, а на его место потребовались из других стран света целые моря нового воздуха и потребовались, суди по быстроте нашего полета, крайне экстренно.
Надо спасаться! Но как? Шар шел все ниже над поверхностью земли, но если бы он опустился при таком урагане, от нас не осталось бы и клочка.
Как же быть? Что делать? Неужто сидеть, сложа руки, и ждать смерти, от которой мы так счастливо улепетнули было?
Мы стоим в оцепенении и смотрим на север, смотрим, смотрим и ничего путного не видим. Ах, нет, вот и путное!
Вдали показалась глубокая долина с протекавшей посредине ее речкой. Вот оно, наше спасение!
Я быстро взбираюсь по сетке до оболочки шара и делаю в ней большой прорез. Шар заметно опускается. Еще минута, и мы ниже уровня окружающей долину возвышенности. Движение шара сразу замедлилось.
Я сбрасываю якорь. Через секунду он касается земли и, протащившись несколько шагов, застревает на месте.
Шар сильнее рвануло, потом наклонило до самой земли, но якорь не пускает. Нас бьет о землю, но мы в испуге крепко держимся за веревки, и это спасает нас. Еще несколько секунд, и шар мягко ложится по склону возвышенности у самой реки.
Мы пользуемся случаем и вываливаемся из корзины в густую колосистую пшеницу. Шар делает еще несколько конвульсивных движений, затем смиряется и принимает скромный вид.
XXXI
Мы спасены окончательно!
Здесь даже ветер совсем слаб, хотя мы ясно слышим, как над нами проносятся массы воздуха, обдавая нас оседающей пылью. Но на это нам наплевать! Главное, мы — на твердой почве, целы и невредимы, чего уж трудно было ожидать. Невредимы, потому что несколько ссадин нельзя же считать повреждением.
Правда, малодушная Нина с горестным видом показывает мне разорванное на локте платье и большую царапину на этом же локте, но мне кажется странным, как это она может думать теперь о таких пустяках. И тогда, когда от нас могла остаться только одна царапина без локтя и даже без всего тела! Гм… большое малодушие! Впрочем, это у нее, должно быть, от нервов.
Мы выбрали место, достаточно защищенное от ветра и пыли, и просидела там до вечера, а потом заснули от утомления прямо на земле.
Когда мы проснулись на следующий день, ветер почти утих, солнце ярко сияло на безоблачном небе, кругом было так мирно, хорошо, и если бы не безобразная груда шара, лежавшая у речки, нам все пережитое за последнюю неделю показалось бы сном.
Итак, мы пока вырвались из когтей смерти. Вот тебе большой нос, сударыня!
О, какой восторг, какое блаженство! Опять, значит, все та же повседневная, серенькая, бесконечно-скучная или трагически-безотрадная сутолока, называемая, по недоразумению или из приличия, жизнью! Снова то же бесцельное переливание из пустого в порожнее, все то же перескакивание из кулька в рогожку! Опять, значит, та же постоянная забота о куске хлеба и всегдашняя боязнь потерять его; опять страсть и пресыщение, любовь и разочарование, стремление к чему-то, называемому людьми идеалами, и видимая несбыточность их осуществления! А между тем, идеалы эти имеют уже довольно-таки подержанный вид.
Боже мой, зачем же я спасся? Неужели затем, чтобы все-таки не сегодня, так завтра, не завтра, так, наверное, послезавтра бесследно исчезнуть с лица земли, но не при фантастически-великолепной обстановке, вызванной борьбой миров, не так мгновенно и почти без страданий, а, вернее всего, где-нибудь в богадельне или просто на улице после долгих, мучительно-долгих лет страданий и физических, и нравственных?
И вдруг в глубине моей души шевельнулось чувство горького сожаления: зачем, зачем мы третьего дня пошли взглянуть на море?
Перове издание книги Н. Н. Холодного вышло в свет в петербургской типо-литографии Н. Евстифьева в 1900 г. Книга — очевидно, в коммерческих целях — была опубликована под двумя различными заглавиями: «Борьба миров» и «Конец Петербурга» с соответствующими обложками и титульными листами.
Роман печатается по первоизданию с исправлением ряда устаревших особенностей орфографии и пунктуации. Историки фантастики не располагают какими-либо сведениями об авторе данного романа.