Конец сезона
Шрифт:
– Э! – выпрямился Сергеев. – Ты зачем Кубика пугаешь?! – И почти с радостью стал отчитывать: – Он здесь хозяин, понимаешь? Это его территория. Он так тебя поцарапать может! Или по глазам даже… Не смей больше этого делать! Понятно?
– Я играю! – крикнул сын с обидой. – Я его не бил!
– Кубик не понимает, что ты играешь. За животными нельзя с палкой гоняться.
– Это не палка!
– Для него – палка. – Сергеев взял у сына прутик, сломал и бросил в огонь. – Иди в дом. Не умеешь себя вести – сиди там.
Сын развернулся и, бурча неразборчиво, куда-то побежал. По крайней мере к дому…
Примерно в его возрасте, лет в пять, Никита
Его родители и еще две-три семьи их приятелей приехали куда-то за город, на какую-то реку. (До сих пор нося в себе тот давний детский страх, он не решался напомнить родителям о той поездке, узнать, что это была за река. Но довольно большая – то ли Ока, то ли Москва или
Истринское водохранилище…) Машины поставили в тень под деревья, перекусили, взрослые, наверное, выпили, а потом пошли в лес. За грибами. Никиту оставили с какой-то девушкой. Девушка читала, Никита бегал между машин и незаметно для себя оказался на берегу. Берег был высокий и крутой, песчаный; в воде медленно и однообразно качались кисточки водорослей… Во что он хотел поиграть в песке? В дорогу или в разведчиков? Он стал спускаться и тут же почувствовал, что сползает вниз, в воду… Пальцы и сейчас помнили, как цеплялись за песок, который от каждого движения слоями сбегал к реке, утягивал за собой… Он почему-то не закричал, не заплакал, а молча и отчаянно быстро карабкался вверх, задрав голову. Он видел стебли травы, какой-то куст, кружащихся мух; из полоски земли над песком торчали корни, такие надежные, спасительные, как веревки. А внизу слышались тихие и аппетитные чмоки – это вода съедала сухой песок… Может быть, ему казалось так, или на самом деле было, – он боролся очень долго, очень долго полз к траве и корням. Но оставался на одном месте. Неизвестно, может, и не съехал бы в воду, если бы перестал двигаться, или беспрерывное карабканье спасло – хоть он и не поднялся ни на полметра, но оттягивал время… Он барахтался на песке и представлял, как сейчас сползет в реку и вода с тихим чмоком примет его. Вольется в нос, в уши, в рот, и он задохнется. Он знал, как это, – в ванне иногда нечаянно вдыхал воду и вскакивал, со стоном выталкивал воду из груди, криком и плачем заставлял себя дышать. Но здесь не ванна, здесь река, и дно глубоко… А потом над травой появилось лицо мамы, она мгновенно оказалась рядом с ним и за шкирку потащила наверх…
Стол был завален пакетами, столетник сдвинут на край; жена с увлечением, какое у нее редко случалось дома, готовила ужин. Сергеев нанизывал мясо, кольца лука и помидоров на шампуры и то и дело ходил проверять огонь. Разбивал кочергой обгоревшие поленья, подкладывал новые.
Потом принес шашлык. Разложил над красиво тлеющими, похожими на драгоценные камни углями. В который раз почувствовал детское желание их потрогать… С мяса закапало, тут же вкусно запахло, и очень захотелось есть. Сергеев пошел в дом чего-нибудь пожевать.
– Что ж они не едут-то? – спросил жену. – Ты звонила?
– Да звонила. Андрюха уже на вокзале, Наташка здесь почти – стоят в пробке… Авария, что ли, опять…
Сергеев взял с тарелки соленый огурец.
– А с кем она?
– Ну с кем? С Володькой.
– Понятно… А остальные?
– Что остальные? Если хочешь, сам звони. У меня центы на телефоне остались какие-то.
Сын смотрел телевизор, из которого без выражения,
– Живи еще хоть четверть века – всё будет так. Исхода нет…
Дарья кряхтела на кухонном диванчике, задирала ноги. Жена разделывала селедку.
– С молокой, – сообщила, – как ты любишь.
– Отлично… Скоро шашлык будет готов. – Сергеев бросил в рот обрезок колбасы. – Может, туда пойдем? Посидим.
– Давай. У меня почти всё.
– Мегафон, – продолжал голос в телевизоре уже живее. – Мы делаем всё, чтобы ни одно слово не потерялось.
– Саша, – сказал Сергеев, – я ведь тебе запретил рекламу смотреть.
Переключи.
Сын щелкнул кнопкой на пульте. Раздался хохот многих людей.
– Да бесполезно, – поморщилась жена, – сейчас везде одна гадость…
Воспользовавшись ее согласием идти на улицу, Сергеев быстро открыл вино, взял бокальчик и рюмку. Сунул в карман куртки “Путинку”. Вышел.
Угли почти не светились, да жар уже и не был нужен – мясо прожарилось. Сергеев покрутил шампуры, выкурил полсигареты, подождал жену. Потом вернулся в дом.
Она закончила свою готовку, мыла доску, ножи.
– Ну что, – теряя терпение, сказал Сергеев, – идем или как?
– А дети? Саш, пойдем к костру.
– А шашлык готов?
– Через десять минут, – соврал Сергеев; ему хотелось посидеть с женой наедине.
– Я потом тогда…
– Ну, Саш, пошли, – настаивала жена. – Сейчас Дашу закутаем, пусть тоже воздухом подышит…
– Ладно, давай вдвоем, – перебил Сергеев и обратился к сыну: – Если
Дашка заплачет, зови сразу. Слышишь?
– Уху…
– Уху… Нормально давай разговаривай. Как отвечать надо?
– Да.
– Молодец.
– Да, картошку же надо! – вспомнила жена на улице. – Так хочу печеной!
Принесла; Сергеев поднял шампуры. Закопали картошку в угли.
В конце концов сели за столик. Жена глубоко вдыхала дым и аромат шашлыка.
– Сто лет мечтала… В больнице, после родов, такой аппетит напал!
Про шашлык только и думала – чтобы огромные куски жирного мяса, с корочкой.
– Эти как раз с корочкой. – Сергеев налил ей вина, себе водки. – Ну, за то, что выбрались наконец!
Солнце уже скрылось, небо было сочно-синее, воздух посвежел, повлажнел. Знобило.
– Хорошо, – говорила жена, – ни комаров, ни мух. Люблю такие дни. И грустно так, и тут же счастье чувствуешь. Что вот оно, сейчас…
Даже плакать хочется. – Она посмотрела на Сергеева. – А ты чего такой?
– Какой?
– Грустный… суровый.
Он дернул плечами:
– Тоже, наверно, от этого… И грустно, и хорошо.
– Тебе правда хорошо?
– Ну да… Да. Устал только. – Он поднялся, стал переворачивать шашлык, хотя можно было уже этого и не делать… На втором с краю шампуре кусок мяса держался неплотно и постоянно оставался одним боком к углям; с помощью кусков на соседних шампурах Сергеев пытался помешать его вращению, придавливал. Но не получалось.
– На работе устал? – спросила жена.
– И на работе, и вообще… Мясо тоже вот – капризничает. – Он бросил возню с куском и сел. Плеснул себе водки; у жены вино еще осталось.
Выпили.
– Ну давай подумаем, – сказала жена, сказала, как показалось
Сергееву, с натугой. – Может, другое место найти? Я вижу, что тебе неприятно там… Там ведь такие нервы нужны…
Он перебил:
– Посмотрим. – И усмехнулся: действительно, любую проблему можно замять этим “посмотрим” и всю жизнь заминать и откладывать: