Конев. Солдатский Маршал
Шрифт:
С наблюдательного пункта командующего я видел боевую работу артиллерийских групп. Всё шло по плану. Десятки батарей обрабатывали передний край “синих”. Дыбилась от взрывов земля, летели в воздух брёвна разрушаемых дзотов и блиндажей. Взвилась ракета — двинулись в атаку танки, поднялась пехота. Вот она подходит к переднему краю “синих”, пора переносить огонь на следующий рубеж. Команда подана, огневой вал покатился в глубину обороны. Но кто-то из артиллеристов запоздал переменить установку прицела, и один снаряд разорвался на прежнем рубеже, в непосредственной близости от пехоты.
Я бросился к телефону. Жертв не было. Доложил об этом командующему. Он бросил коротко: “Накажите разгильдяя!” — и продолжал наблюдать за полем боя.
Учение закончилось успешно, неприятный этот случай, разумеется, фигурировал на разборе, но не повлиял на общую высокую оценку командующим боевой работы артиллеристов.
Впоследствии, в годы Великой Отечественной войны, я много раз был свидетелем, как
Некоторые военные публицисты и историки в своих исследованиях и различных публикациях настаивают на том, что советские генералы и их штабы учились воевать у противника. Доля правды тут, несомненно, есть. Так же, как солдат в бою порой использует трофейное оружие, генерал, да и ротный командир зачастую применял тактику и приёмы боя врага, чтобы эффективно противостоять ему. Враг ведь тоже многому научался у наших отцов и дедов. Война есть война. Важен результат, а способы и средства его достижения — дело второе. Артиллерийское наступление как тактический приём взаимодействия артиллерии, танков и пехоты генерал Конев со своими командирами и бойцами отработал на полигоне в самый канун войны. Другое дело, что применять его некоторое время не представлялось возможным. Но настанет час, когда войска генерала, а потом маршала Конева пойдут вперёд, и успешная работа артиллерии, массирование её огня на участках прорыва станут важнейшим условием успеха очередной операции.
В мае 1941 года Конева вызвали в Москву. Принял его заместитель начальника Генерального штаба генерал В.Д. Соколовский и вручил директиву о развёртывании на базе войск округа 19-й общевойсковой армии. Встретился с наркомом обороны С.К. Тимошенко. Семён Константинович передал следующие указания: срочно формировать армию по новым штатам, получать вооружение и снаряжение и под видом учений перебросить её на Украину в район Белой Церкви, где занять рубеж: Белая Церковь, Смела, Черкассы. Передислокацию завершить до конца мая. Когда Конев поинтересовался, какая задача ставится армии, услышал вполне определённый и лаконичный ответ:
— Армия должна быть в полной боевой готовности, и в случае наступления немцев на юго-западном театре военных действий, на Киев, нанести фланговый удар и загнать немцев в Припятские болота.
С этим Конев и отбыл в Черкассы, где расположился штаб 19-й армии.
Следует заметить, что в этот период встречи Конева и Сталина были весьма редкими. Сталин следил за службой одного из перспективных своих генералов. Но пока не приближал. В журнале посещений Сталина в его кремлёвском кабинете за 1940 год Конев упоминается трижды. Все три визита приходятся на апрель. В 1941 году Конев был у Сталина всего один раз, 18 сентября, вместе с Шапошниковым и Василевским. Этот вызов в Кремль был связан с назначением его командующим войсками Западного фронта. Для сравнения: в 1942 году Конев посетил кремлёвский кабинет Сталина 14 раз. Верховный главнокомандующий стал в нём нуждаться именно тогда, когда на фронтах стало особенно худо, когда началось напряжённое противостояние, обмен мощными ударами, в ходе которых стало очевидным, что часть золотого довоенного генералитета для работы в условиях реальной войны попросту не годится. Именно во время подмосковного противостояния, Ржевского сражения, Сталинградской битвы Сталин оценил и начал выделять из генеральской шеренги Жукова, Конева, Рокоссовского, Ватутина. Но это произойдёт через год.
Войска перебрасывались в обстановке строжайшей секретности. Даже штаб Конева не располагал точной информацией о конечной цели манёвра на северо-запад, не говоря уже о дальнейших задачах. Уже под Белой Церковью в состав 19-й армии вошёл 25-й стрелковый корпус генерал-майора Честохвалова. Войска вышли в указанные районы и расположились компактно в палаточных городках. «За три недели до начала войны, — не без гордости впоследствии вспоминал маршал Конев, — заранее отмобилизованная, вновь сформированная 19-я армия выдвигалась согласно директиве Генштаба на Украину. Хорошие были войска, как казаки, прекрасный русский народ, мужественные воины».
Восемнадцатого июня Конев прибыл в штаб Киевского военного округа, как он потом пояснил, «для того, чтобы сориентироваться в обстановке и решить целый ряд вопросов материально-технического обеспечения войск армии». Его армия не входила в состав Киевского Особого военного округа, а значит, и на довольствие её здесь надо было ещё устраивать.
К командующему округом генералу М.П. Кирпоносу Конев не попал. Ему сообщили, что тот болен. Беспокойство росло. А дальше я приведу цитату из воспоминаний маршала Конева. Она достаточно отчётливо характеризует обстановку неопределённости, осторожности и, в некоторой степени, растерянности, которая в те дни царила в штабе Киевского Особого военного округа. Никто не осмеливался брать на себя ответственность признать очевидное, чтобы принять все меры к недопущению того разгрома, который начнётся уже спустя трое суток. «Отправился к начальнику штаба М.А. Пуркаеву [24] .
24
Пуркаев
Я хорошо его знал ещё по Московскому военному округу, когда командовал 17-й дивизией, а он был заместителем начальника штаба Московского округа. Но, к сожалению, от него я не получил ясной картины обстановки. Тогда я направился к члену Военного совета Вашугину. Беседа носила дружеский характер, но узнать от него что-либо новое мне также не удалось. <…> Впоследствии я узнал, что в первые дни неудачных боёв на Юго-Западном направлении он покончил жизнь самоубийством. <…> Не прояснили ситуацию ни мой давний приятель, заместитель командующего войсками округа Всеволод Яковлев, с которым я вместе учился в Военной академии имени Фрунзе, ни генерал-майор А.И. Антонов, заместитель начальника штаба по материально-техническому обеспечению. И вот, проходя из кабинета в кабинет по коридорам и холлам прекрасного здания штаба Киевского военного округа <…>, я неожиданно столкнулся с полковником Иваном Христофоровичем Баграмяном. Он в то время был начальником оперативного отдела штаба округа и спешил на доклад к М.А. Пуркаеву. <…> Через полчаса, когда Иван Христофорович вернулся, мы вместе с ним в его кабинете заслушали донесение начальника разведотдела. Как только разведчик открыл карту юго-западной границы округа, бросилась в глаза большая плотность условных знаков, нарисованных синим карандашом, а синим цветом, как известно, обозначают противника… Видно было, что на границе Советского Союза сосредоточивается большая немецкая группировка: моторизованные дивизии, корпуса, штабы, сосредоточение танков, авиации; на карте были зафиксированы и пролёты вдоль нашей границы немецких самолётов. Никаких сомнений быть не могло — это развёртывалась ударная группировка противника для наступления. Я задал Ивану Христофоровичу и начразведки один вопрос: “Знает ли об этом Москва, нарком обороны и Генеральный штаб?” — “Да, знает, — был ответ, — мы ежедневно докладывали об этом в Москву”. И добавил, что, видимо, завтра или послезавтра Военный совет и штаб округа выедут на передовой командный пункт в район Тернополя, будут там в полной боевой готовности.
У меня, как и у каждого военного, мог быть только один вывод: да, это война».
Конев срочно вернулся в штаб армии и отдал распоряжение о приведении войск в полную боевую готовность. Связался по телефону с начальником Генерального штаба Жуковым, доложил о том, что наблюдал в Киеве, и попросил разрешения срочно выехать в штаб округа в Ростов. Жуков выслушал его спокойно, выезд в Ростов разрешил, но предупредил, чтобы постоянно был на связи.
В Ростов Конев прибыл вечером 20 июня. Весь следующий день занимался делами округа. Выслушал доклады об обстановке на границе. Проанализировав информацию, отдал необходимые распоряжения для приведения войск в полную боеготовность. «В ночь на 22 июня, — вспоминал маршал, — находился у себя на квартире. В два часа ночи 22 июня раздался звонок по ВЧ. Жуков сообщил, что положение угрожающее, дал команду привести в готовность все средства противовоздушной обороны Ростова. “Командующим округа оставьте Рейтера, своего заместителя, а сами немедленно вылетайте в армию, быть там в полной боевой готовности”».
Рано утром, в четыре часа, Си-47 вылетел из Ростова и взял курс в сторону Черкасс. Видимость была плохой, начался сильный дождь. Пилот опасался потерять визуальную связь с землёй и пошёл на бреющем. На борту, кроме командующего, находились член Военного совета 19-й армии комиссар Шекланов и начальник особого отдела армии Королёв. Вскоре внизу показалась широкая лента Днепра, и пилот потянул вдоль реки.
Около пяти утра Конев был уже в штабе армии. Спросил у начштаба, знает ли он о том, что произошло на границе. Ни начальник штаба, ни кто другой ещё не знали, что началась война. И Конев отдал приказ: боевая тревога! Спустя несколько минут доложил в Генштаб, что подразделения 19-й армии находятся в состоянии полной боевой готовности. «Весь первый день войны штаб армии получал информацию из Генштаба о положении на фронтах. Этот день прошёл для нас спокойно, противник не бомбил район расположения армии, кроме железнодорожного моста через реку Днепр. Видимо, сосредоточение 19-й армии не было установлено противником. На второй или третий день нарком обороны С.К. Тимошенко вызвал меня по ВЧ и приказал всей армии форсированным маршем следовать в район Киева. Поставил задачу: занять оборону по рубежу бывшего Киевского Ура, по реке Тетерев и далее по периметру этого укреплённого района».