Кони в океане
Шрифт:
Томас постучал в дверь. Но прежде, поднявшись на крыльцо в три ступени, мы соскребли с сапог грязь. Томас постучал. Мы тоже затихли. Никакого движения не слышалось. Томас постучал еще раз. За дверью раздался какой-то шум, как от опрокинутого пустого ведра, и пожилая женщина приоткрыла дверь.
— Нас пригласил к себе в гости Тихий Ветер, — в щель сказал Томас. — Где здесь Вороний холм? Пригласил нас к себе Ти…
Дверь захлопнулась. Некоторое время мы стояли все так же, не шевелясь. Слышно было только хрюканье свиньи. Опять тявкнула собака. Свистнул ветер, качнув телевизионную антенну. Томас уже развел руками, как бы говоря «Что ж, пойдем», но тут дверь вновь приоткрылась, и прозвучал ответ:
— Спросите у соседа.
Опустились мы с трех ступеней и, минуя сарайчик, свалку каких-то банок, ящиков и тряпья, подошли к другому домику, в точности повторявшему первый,
— А это мой друг, — сказал, указывая на меня, Томас, — друг из Москвы. Советский Союз!
Он, во всяком случае, хотел подчеркнуть, что сам он не шериф и что я — не шериф.
— А чего ж тут стоять, — сказал старый индеец, — заходите в дом.
Мы преодолели еще три ступени и вступили через порог в темноватый, пропитанный чем-то кислым воздух.
— Моя жена, — представил нам старикашка полулежавшую на кровати под засаленным ватным одеялом столь же пожилую женщину.
— Друзья из Москвы, — в свою очередь, пояснил он наше появление. — Приехали посмотреть, как мы живем.
— Нас расстреливали из ружей, — сказала, между прочим, в разговоре старуха, — нас спаивали водкой, нас разлагали чужой верой, а теперь добивают образованием.
— Как же это?
— А вот сын наш пошел учиться, — вставил старикашка, — так свой язык ему велено забыть!
Мы выпили у них по чашке какой-то темной тепловатой жидкости, про которую они сказали, что это чай (или кофе), а потом старик вышел опять вместе с нами на улицу и показал на подъем в отдалении: «Это и есть Вороний холм. Он самый».
Но Тихого Ветра на месте не оказалось. «В магазин он поехал, в магазин». Поехали и мы в магазин. В небольшом деревянном строении продавалось сразу все: хлеб, уздечки, под потолком, как экспонат в музее, висел велосипед, и тут же на прилавке лежали какие-то цветастые платья и банки консервов. Не только Тихого Ветра, но даже продавца в магазине не было. В углу сидела маленькая девочка, которая объяснила нам:
— Мамка пошла к папке.
— Нет, — сказал Томас определенно, — больше мы этого Тихого Ветра искать не будем. Иначе я наверняка где-нибудь пропорю здесь шину и придется нам тут куковать.
Что-нибудь через полгода, с веревкой в руках, отвергнутый и оскорбленный всеми окружающими, которые не желали верить, что перед ними «настоящая вещь», я решил отвести душу и поехал на конный завод к старику Кольцову.
Тренер-наездник хлопотал у конюшни, готовясь раздавать рысакам сено.
— Сергей Васильевич, лассо!
Наездник повертел в руках подарок ковбоя и сделал свой вывод:
— Хорошая веревка. Из классной пеньки. Где взял?
— Да я же в Америке был.
— В Америке! — присвистнул Кольцов. — А у меня Валерка из Монте-Карло вернулся. Два приза выиграл. Ну, как там у них в Америке?
— Индейцев видел.
— Индейцев! — старик свистнул еще раз. — Пойдем в конюшню, после уборки расскажешь.
Я последовал за сутулой спиной старого наездника.
Иллюстрации
Это и есть наша тройка.
«Бразды пушистые взрывая»…
А это главный конь — коренник.
Пристяжной (голова в сторону — исключительно для красоты).
Коренник на выводке.
На отдыхе.
Погрузка окончена.
Снимок,
Наш первый заокеанский выезд.
Перед парадной выводкой.
Далеко ли еще до Нью-Йорка?
Это не драка — игра.
Кузнец снимает мерку.
Мать и сын.
Племенной табун 1-го Московского конного завода. / Гнездо племенных кобыл.
Молодняк в леваде.
Всякое бывает.
«Король езды» Вильям Кейтон (1910-е гг.).
Маэстро раскрывает секреты.
Перед призом.
Фронтон Московского ипподрома.
За час до приза (доктор и мастер-наездник Мария Бурдова).