Конноры и Хранители
Шрифт:
— Я боялась, что ты это скажешь, — грустно промолвила Джейн.
— Даже если предположить невероятное, — продолжал он, — и нас ни в чём не заподозрят, то всё равно допросят под гипнозом, для подстраховки. Меня наверняка: ведь я выполнял ответственное поручение — и вдруг ни с того, ни с сего исчез. Я не обладаю сопротивляемостью и выложу всё, как на духу, сам подпишу свой смертный приговор… Кстати, тебе это не грозит. Ты не совершала серьёзных преступлений. Единственное, в чём тебе обвинят, это что ты полтора года молчала о своих подозрениях относительно Марики, а потом
— И кроме того, я собиралась рассказать Алисе и Марике о планах нашего отца, — добавила Джейн. — И обязательно расскажу, когда мы встретимся с ними. Так что мы с тобой оба предатели. Нам обоим нельзя возвращаться домой, попадаться на глаза родным и знакомым. Теперь мы одни во всём мире… во всех мирах. У меня есть только ты, а у тебя — только я. Поэтому не надейся избавиться от меня.
— Мы всегда будем вместе, — заверил её Кейт. — Я очень нуждаюсь в тебе.
В этот момент корабль слегка накренился, немного меняя курс. Поскольку поворот был небольшой, штурман на мостике не стал предупреждать пассажиров — или они не расслышали его окрика. Одной рукой Кейт вцепился в поручень перил, а другой крепче обнял сестру за талию.
— Что нам делать, Кейт? — жалобно спросила Джейн. — Как мы будем жить?
— Как-нибудь проживём. Конечно, нам придётся всю жизнь скрываться, но тут уж ничего не поделаешь. Уедем в Америку или Австралию, станем жить тихо и спокойно, не высовываясь. Деньги у нас есть, от голода не помрём.
— Какие деньги? Дедово наследство?
— Оно самое, — подтвердил Кейт.
Их дед по матери, Патрик О’Лири, не был Хранителем и не знал, чем в действительности занимался Гордон Уолш. Он считал его бездельником, не любил его и не доверял ему, поэтому оставил своей дочери Дэйне лишь недвижимость, а весь капитал завещал непосредственно внукам. На имя Джейн был создан траст с уставным фондом восемьсот тысяч фунтов; а Кейт унаследовал сумму почти в полтора миллиона, которой мог распоряжаться по своему усмотрению.
— Ты думаешь, мы сможем взять деньги, не выдав себя? — скептически осведомилась Джейн. — Я уверена, что сразу, как только мы исчезли, отец установил наблюдение за нашими счетами. Он очень методичный человек.
Кейт ухмыльнулся:
— Тогда его ожидает неприятный сюрприз. Ещё пять месяцев назад я произвёл кое-какие операции, и почти все мои деньги были окружным путём переведены на номерные счета в Швейцарию. Проследить их невозможно. А триста тысяч я обратил в наличные и разместил в трёх индивидуальных банковских ячейках в Лондоне, Сиднее и Нью-Йорке. Так что денег нам хватит, будь спокойна.
Джейн смотрела на него с изумлением:
— Значит, ты давно был готов к этому?
— К тому, что мы так глупо вляпаемся, нет. Но поскольку я прикрывал Марику, то не исключал возможности разоблачения. И готовил путь к бегству.
Сестра задумчиво кивнула:
— М-да, ты всё предусмотрел… Но почему ты перевёл деньги лишь пять месяцев назад? Почему не сразу — когда только начал прикрывать Марику? Или ты так долго колебался — сдавать её нашим или нет?
Кейт поджал губы и отвернулся.
— Я ни секунды не колебался, — глухо проговорил он. — При первой же встрече с Марикой я твёрдо решил, что не отдам её мир на растерзание нашей братии. Однако… Ну, как бы это сказать?… Словом, вначале я питал определённые надежды…
— Что женишься на ней?
— Ну, вроде того… То есть, да. И я… В общем, я был согласен жить с ней в её мире. Я понимал, что даже ради самой большой любви она не откажется от своей родины, от своей родни и от своего высокого положения.
— А ты готов был отказаться, — не спросила, а констатировала Джейн.
— Да, я готов был на всё. Я собирался непосредственно перед бегством обратить все свои деньги в золото и драгоценности… Впрочем, теперь это не важно. Когда я понял, что Марика не для меня и мы не сможем быть вместе, то выбросил эту дурь из головы.
Несколько минут Джейн молчала. Облокотившись на перила, она рассеянно смотрела за борт и о чём-то думала. Потом вновь повернулась к Кейту и сказала:
— А ведь это неплохая идея.
— Что?
— Поселиться в этом мире. Обменяв твои деньги на золото и драгоценности, мы станем здесь богатыми людьми и сможем жить в своё удовольствие. — Джейн придвинулась к брату и, страстно глядя ему в глаза, продолжала: — Жить и любить друг друга. Без страха перед будущим, без опасения, что однажды наши… гм, бывшие наши найдут нас и призовут к ответу. А маме мы отправим письмо, объясним ей всё и попросим не беспокоиться о нас.
Кейт покачал головой:
— Ты говоришь так, не подумав, Джейн. Ты не сможешь нормально жить в этом мире, не сможешь приспособиться к здешним условиям и довольствоваться здешним бытом. Мы здесь только седьмой день, а сколько я уже слышал от тебя нареканий. И это при том, что я вижу, как ты стараешься молча терпеть все неудобства, не капризничать, не жаловаться на всё и вся. Ты тепличное растение, дорогая, ты слишком привыкла к комфорту нашего мира, привыкла к тем приятным мелочам, которые здесь не купишь ни за какие деньги. Тебе многого будет не хватать…
— Да, я знаю, Кейт. Я знаю, что мне будет трудно. Знаю, что буду нарекать, жаловаться, капризничать. Однако я не согласна, что не смогу нормально здесь жить. Другие люди могут — и я смогу. Я постараюсь приспособиться к здешним условиям, привыкнуть к здешнему быту, смириться со здешними порядками. Ты, конечно, прав: я тепличное растение, и мне многого будет здесь не хватать. Но если нам придётся скрытно жить в нашем мире, мне будет не хватать гораздо большего.
— Чего же? Чувства безопасности?
— Не только. Не это самое главное.
— А что?
— Музыка, вот что. Я как-нибудь проживу без своего «порше», без электричества, телефона и телевидения, без гамбургеров и кока-колы, без множества тех приятных мелочей, которые здесь не купишь ни за какие деньги. От всего этого я могу отказаться — но только не от музыки. В ней вся моя жизнь. Я хочу играть — и для себя, и для других. Я хочу, чтобы люди меня слушали, чтобы они наслаждались моей игрой, хвалили меня, аплодировали мне. Не подумай, что это тщеславие…