Консервный ряд
Шрифт:
Глава IV
Вечером в сумерки в Консервном Ряду случалась одна странная вещь. Случалась в те короткие, тихие серенькие минуты сразу после захода солнца, до того, как загорятся уличные фонари. С городского холма спускался старый китаец, миновал Королевскую ночлежку, шел по куриной тропе и пересекал пустырь. На нем была допотопная соломенная шляпа, синие джинсы, такая же куртка и тяжелые башмаки, подошва одного наполовину оторвалась и шлепала, когда он шел. В руках он нес закрытую крышкой корзину. У него было худое коричневое лицо, точно в жгутах вяленого мяса, и глаза были коричневые, даже белки, и сидели они так глубоко, точно смотрели на вас со дна колодца. Он появлялся в сумерки, переходил улицу и двигался дальше в проем между Западной биологической и заводиком «Эдиондо» [4] . Затем пересекал маленький пляж и терялся между стальных и деревянных свай, поддерживающих пирс. До рассвета его никто больше не видел.
4
Вонючий (исп.).
А
Старик остановился и обернулся. Энди тоже остановился. Коричневые, глубоко запавшие глаза уставились на Энди, тонкие, как шнур, губы задвигались. Что случилось потом, Энди так никогда и не понял, но не забыл. Глаза старика стали расти, шириться, и вот уже старик растворился в них. Остался только один огромный коричневый глаз величиной с церковную дверь. Энди заглянул в эту блестящую прозрачную дверь и увидел пустынную землю, плоскую на многие мили, обрамленную вдали цепью фантастических гор, похожих на коровьи и собачьи головы, на гигантские грибы и юрты. Земля эта поросла жесткой короткой травой, там и здесь возвышались на ней песчаные бугорки и возле каждого сидел зверек, похожий на суслика. Кругом было пустынно, одиноко, кроме него – ни души. Энди не выдержал и заплакал. Чтобы не видеть этого ужаса, он зажмурился; когда открыл глаза, опять оказался в Консервном Ряду, а старый китаец, хлопая подошвой, удалялся, завернув в проем между Западной биологической и заводиком «Эдиондо». Только один Энди отважился подразнить старого китайца, но и он никогда больше этого не делал.
Глава V
Западная биологическая стояла по ту сторону улицы, окнами прямо на пустырь. Лавка Ли Чонга была по диагонали направо от него, «Ресторация Медвежий стяг» Доры – налево. Западная биологическая торговала красивым и странным товаром. Товаром этим были морские животные: губки, оболочники, актинии, всевозможные морские звезды, моллюски, усоногие раки, черви, ползающие цветы моря, морские ежи – колючие, невзрачные головачи, крабы, морские коньки, морские козочки – такие прозрачные, что почти не дают тени, – словом, сказочный многоликий мир меньших братьев, обитателей океана. Западная биологическая продавала жуков, улиток, пауков, гремучих змей, крыс, пчел, ящериц-ядозубов. Живность – на любой вкус. Имелись еще человеческие зародыши, целые и в срезах, помещенные на стеклышки. Здесь препарировали для университетов акул: из них выпускали кровь и заполняли вены красной жидкостью, артерии голубой, чтобы наглядно исследовать кровеносную систему. Были и кошки с цветными артериями и венами, и даже лягушки. В Западной биологической вы могли заказать любой живой организм, пребывая в полной уверенности, что рано или поздно вы его получите.
Лаборатория – невысокое здание, фасадом на улицу. Первый этаж – кладовая с полками до самого потолка, на которых расставлены банки с заспиртованными экспонатами. Здесь же моечная и инструменты для бальзамирования и инъекций. Пройдя через задний двор, вы попадете в сарай на сваях, вбитых в дно океана, где находятся бетонные резервуары для более крупных животных: акул, скатов, осьминогов – для каждого свой. Но вернемся к фасаду – высокое крыльцо ведет к входной двери, за дверью – контора, где стоит письменный стол, заваленный нераспечатанной корреспонденцией, ящичками с картотекой и сейф с незакрывающейся дверцей. Однажды дверцу по ошибке захлопнули, кода никто не знал, а там осталась открытая банка сардин и кусок сыра рокфора. Пока узнавали код, в сейфе назревали неприятности. Вот тогда Док и придумал наказание для банка, если он в чем-нибудь перед вами провинится. «Снимите в банке сейф для хранения ценностей, – сказал он, – поместите туда свежую семгу, а сами уезжайте куда-нибудь на полгода». После этой истории с сейфом решили еду туда больше не ставить. Теперь еда в картотечных ящиках. За конторой комната, где в аквариумах живет прорва морской нечисти. Комната набита всякой всячиной – микроскопы, предметные стекла, полки с препаратами, химическая посуда, верстаки, маленькие электромоторчики, реактивы. Ваш нос различит в ней многочисленные запахи – сушеных морских звезд, морской воды, ментола, озона от работающих моторчиков, оберточной бумаги, соломы, веревки, острый раздражающий запах гремучих змей и терпкий, тошнотворный – крыс; отсюда разит хлороформом, эфиром, карболкой, формалином, уксусной кислотой; прибавьте еще сюда запахи высокосортной стали, смазки, бананового масла и резиновых трубок, сушащихся шерстяных носков и сапог. Из задней двери в отлив несет водорослями и раками, в прилив – соленой морской пеной.
Левая дверь ведет в библиотеку. Стены в ней от пола до потолка заняты полками; на них ящики с брошюрами и оттисками, разными книгами: словарями, энциклопедиями, поэзией, пьесами. У стены – огромный проигрыватель, рядом коробки с сотней пластинок. Под окном – кровать красного дерева, на стенах и полках приколоты на уровне глаз репродукции Домье, Грэма, Тициана, Леонардо, Пикассо, Дали, Джорджа Гроза, так что можете полюбоваться ими в любую минуту. В этой небольшой комнате всюду стулья и скамьи. Иногда в нее набивается до сорока человек.
За этой библиотекой или музыкальной комнатой – как хотите – кухня, узкое помещение с газовой плитой, колонкой и мойкой. Хотя кое-какую еду и держали в картотечных ящичках в конторе, тарелки, масло и овощи стояли за стеклом книжных полок на кухне. Это не была чья-то прихоть. Так получилось само собой. Под потолком висели окорока, колбаса-салями и черные трепанги. За кухней была уборная и душ. Пять лет уборная протекала, пока среди гостей не нашелся умник, заклеивший трещину кусочком жевательной резинки.
Хозяин Западной биологической и ее работник – Док. Он невысок ростом, но крепок и силен. Его щуплая на вид фигура может ввести в заблуждение – в минуты гнева Док бывает страшен. Его обрамленное бородой лицо напоминает Христа и сатира, и впечатление это не обманчиво. О нем говорят, что он помогает девушкам выпутаться из беды, и тут же впутывает их в новую. У Дока руки думающего хирурга и трезвый, но добрый ум. Увидев собаку, Док приветливо касается шляпы, и собака отвечает ему улыбкой. Если необходимо, он может убить, но ради удовольствия и мухи не обидит. Боится он, и боится сильно, только одного – замочить под дождем голову и потому летом и зимой носит непромокаемую шляпу. Он может идти в воде по грудь, не испытывая неудобства, но стоит одной капле дождя упасть на голову, он чуть не падает в обморок от ужаса.
За несколько лет Док так сжился с Консервным Рядом, что его и самого брало удивление. Он стал кладезем искусства, науки и философии. В лаборатории девочки Доры впервые в жизни услышали старинные литургии и Грегорианские песнопения. Ли Чонг слушал здесь Ли Бо [5] по английски. Анри-художник познакомился с Книгой мертвых и был так потрясен, что изменил своей творческой манере. Прежде он творил с помощью клея, ржавчины и цветных петушиных перьев; теперь же материалом для картин стали исключительно ореховые скорлупки. Док терпеливо выслушивал всякий бред и умел переиначить его так, что бред становился в ваших глазах мудростью. Ум его не знал шор, сострадание не знало исключений. Он обладал даром говорить с детьми, втолковывал им самые серьезные вещи, и они понимали его. Он жил в бурлящем мире чудес. Он был любвеобилен как кролик и мягок как черт знает что. Его знакомые были у него в долгу. И все, подумав о нем, мысленно прибавляли: «Надо обязательно сделать для Дока что-нибудь хорошее».
5
Китайский поэт VIII века.
Глава VI
Док собирал морских животных в бухте Большого прилива у мыса. Место это сказочное: во время прилива желтовато-белая пенящаяся вода бурлила от волн, бегущих вдогонку приливной воде со стороны сигнального буя на скалах. В отлив же бухта становилась тихой и ласкающей взгляд. Вода была кристально чистая, а на дне разыгрывались фантастические представления: обитатели моря сновали туда-сюда, сражались, закусывали, размножались. Крабы спешили от одной колышущейся водоросли к другой. Морская звезда садилась на мидию или морское блюдечко, пускала в ход миллионы крошечных присосков и начинало тянуть вверх с неправдоподобной силой, пока не отрывала жертву от скалы. Наружу вытягивался желудок звезды и обволакивал добытую пищу. Оранжевые, в крапинках аэлиды изящно скользили над скалами, их вуаль полоскалась, как юбки испанских танцовщиц. Черные угри высовывали головы из расщелин, высматривая добычу. Раки-щелкуны громко щелкали своими клешнями. Весь этот яркий прекрасный мир был точно помещен под стекло. Раки-отшельники как очумелые сновали по песчаному дну. Вот один увидел пустую раковину, которая понравилась ему больше своей; он вылез из старой, подставив на миг врагу свое мягкое тельце, и тут же влез в новую. Через каменную гряду перекатилась волна, потревожила и вспенила гладкую, как стекло, воду, но скоро она опять прозрачна, покойна, ласкает глаз и – смертоносна: вон краб ухватил за ножку сородича и тянет изо всех сил. Актиния распустила зеленовато-желтые переливающиеся лепестки, приглашая какую-нибудь притомившуюся кроху понежиться в ее объятиях; и если соблазненный ею краб или бычок опрометчиво примет приглашение, лепестки скрутятся жгутом, жалящие клетки выстрелят ядовитыми стрелами и жертва ослабеет, впав в забытье, а тем временем едкие пищеварительные соки начнут делать свое черное дело.