Консул Тревельян

Ивар Тревельян, социоксенолог и лучший полевой агент Фонда Развития Инопланетных Культур [1] , кавалер Почетной Медали и множества других наград, поднялся на четыре задние лапы, а шпорами двух верхних стал чесать брюхо под грудным панцирем, у самого детородного органа. Жест для архов несомненно оскорбительный, и все в «Обломанных усах» это понимали. И хозяин заведения Кьюк, и гвардейцы, сидевшие у низких каменных столов, и жавшиеся к стенам горожане, и даже безмозглые самки, что разносили снедь и пойло. В норе мгновенно воцарилась тишина. Гвардейцы разом вытянули хоботки

из чаш с подсоленной водой, прочая публика прекратила трещать и жужжать, самки опустились на все шесть конечностей, прижались к полу и замерли. Тревельян продолжал чесаться, направив глазные антенны на Чиу Кхата. Тот, раздвинув и с треском сомкнув жвалы, проскрипел:

– Ты труп, Хес Фья! Когда с тебя сдерут панцирь, я съем твое мясо и высосу мозг!

– Я твоим мясом побрезгую. Ты, лжец, несъедобная падаль, пойдешь на корм червям, – ответил Тревельян и шевельнул усами в сторону помойной ямы, зиявшей в углу заведения.

– Ррху! – Издав вопль ярости, Чиу Кхат встал и двинулся в обход стола к оскорбителю, грозно постукивая жвалами. Его хоботок метался между ними, как гибкая коричневая змейка.

– Не здесь! – в ужасе заверещал хозяин Кьюк. – Не здесь, туа па! Я не хочу собирать с пола осколки ваших панцирей! Не хочу, чтобы стражи подвесили меня за усы!

Дословно «туа па» означало «из первого помета» – титул, которым награждались по праву рождения только благородные. Поединки между ними, особенно со смертельным исходом, были не то что под запретом, однако не поощрялись, а Кьюк отвечал за все, что творилось в его кабаке. Другое дело, верхний карниз – там противники могли свести счеты без всякого ущерба заведению.

– Не здесь так не здесь. Можно и выйти. – Тревельян, лязгнув жвалами, полез на террасу. Чиу Кхат, стуча в знак вызова шпорой о грудной панцирь, заторопился следом. Гвардейцы обеих рот из охраны Великой Матери тоже покинули каменную нору. Они отличались раскраской спинных гребней, синих и желтых, и было их побольше тридцати, так что насчет городских стражей и возможных помех беспокоиться не приходилось.

Синие и желтые, ударные части столичного войска, жили не очень мирно – за оборот Арханга вокруг звезды случалась пара сотен схваток с членовредительством и даже летальным исходом. Желтые принадлежали к благородным севера, синие – юга, семьи тех и других враждовали из-за престижа своих Матерей, контроля над Соляным Путем и угодий, где плодились яйценосные птицы и съедобные черви. В любой архаической культуре этого хватило бы для свар и драк, но архи к тому же были существами неуживчивыми и склочными, предпочитавшими решать конфликты с помощью окованных железом шпор. Их любимая поговорка гласила: «У кого шпоры длиннее, тот и прав». Самые длинные шпоры росли у благородных первого помета, и в целях безопасности именно их сословие выбрали для ментальной инкарнации. Метод был новым и очень многообещающим, но, как выяснилось недавно, аппаратура возврата срабатывала не всегда.

Карниз, нависавший над пещерным городом Рхх Яхит, был широким и длинным. Сюда выходили норы кабаков и щели спаривания, а над ними зияли отверстия тоннелей, ведущих к воинским казармам и арсеналам, к складам драгоценной соли, обиталищам Мужей и покоям самой Великой Матери-Королевы. За истекшие века камень тут отшлифовали миллионы когтистых лап и хитиновых панцирей, и кое-где он блестел, словно черное зеркало. Превосходное место для поединков чести!

Пробудился Командор, ментальный Советник [2] и предок Тревельяна, и, пользуясь зрением Хеса Фья, обозрел окрестности. Затем, оценив шпоры и жвалы Чиу Кхата, посоветовал:

«Нижние лапы подсеки и как споткнется, в брюхо бей. Брюхо, оно на вид помягче. Упадет, глазные стебли вырви. Так и завалим гада шестиногого!»

«Мы, дед, сейчас такая же шестиногая тварь», – напомнил Тревельян.

«Мы в любом обличье люди, – проворчал его Советник. – И если этот Хес Фья, таракан усатый, дал нам убежище, он тоже человек. Мы за него в ответе. Во всяком случае, на время вахты, пока мы в его черепушке».

В свой черед Тревельян оглядел противника, прикидывая, что Чиу Кхат у желтых из лучших бойцов и выглядит постарше – значит, хитиновая броня у него прочнее, жвалы больше, зато он не слишком быстр и поворотлив. Так что к советам деда стоило прислушаться – военная карьера Олафа Питера Карлоса Тревельяна-Красногорцева, коммодора Звездного Флота, началась в десанте, и толк в драках он знал куда лучше Ивара.

Гвардейцы, клацая когтями задних лап по камню, образовали круг – половина синих, половина желтых. Хес Фья, приютивший Тревельяна, был южанином, Чиу Кхат – желтым с севера, а предметом спора являлась соль. Чиу Кхат утверждал, что, пока ее везут от южных соленых озер за вотчиной клана Фья, в ней появляются мелкие камешки и песок, что портит качество товара. Это было правдой – соблюдая выгоду, торговцы Фья подмешивали камешки для веса, но не более двадцатой части. Двадцатой, а не пятой, как заявил Чиу Кхат! Наглая ложь, обвинение в воровстве! Тревельян понимал, что Хес Фья не может оставить без ответа подобную напраслину: семейная честь в гвардии блюлась строго.

Вперед выступил Шат Сута, капитан синих.

– Схватка до первой трещины в панцире? – проскрипел он. – Или бой до смерти?

– До смерти! – Чиу Кхат снова грохнул шпорой о броню. Его зрительные антенны шевельнулись, нацелившись на Тревельяна. Затем он вытянул к противнику верхнюю конечность, расставил три гибких пальца под острием шпоры и рявкнул: – Мать твоя тху!

У народа яхитов это было самым грязным оскорблением – даже намек на скрещивание рас, яхитов и обитавших на других материках тху и шетан, считался верхом неприличия. К тому же Чиу Кхат помянул святое, Мать рода Фья, и теперь поединок не мог завершиться трещиной в панцире. Сообразив это, Шат Сута стукнул когтями нижней лапы о камень.

– Тогда демоны с вами! Начинайте, черви помойные! – Капитан на миг задумался, растопырил усы и прошипел: – Рота проигравшего встанет в дозор, когда спустится тьма. Начинайте! Вперед!

Противники ринулись друг на друга и, сцепившись всеми шестью конечностями, с яростным жужжанием и скрежетом покатились по земле. Для архов – обычное начало схватки, но совсем не входившее в планы Ивара; просто инстинкты Хеса Фья превозмогли советы Командора. Лишь на один миг, но его хватило, чтобы более массивный Чиу Кхат подмял Тревельяна под себя и нацелился жвалами на глазные стебли. Брюхо под грудным панцирем и зрительные антенны были у архов самым уязвимым местом, и в бою защитой им служили кольчуги и каски, хранившиеся вместе с оружием в арсеналах. Но поединок чести – не битва с вражеской ордой, тут защитой являлась лишь природная броня, а оружием – только жвалы, когти и окованные металлом шпоры.

Ивар попытался сбросить врага, но не вышло – тот, вцепившись в конечности пальцами и когтями, упорно прижимал его к каменной поверхности террасы. Жвалы Чиу Кхата щелкали, стригли воздух у зрительных стеблей Тревельяна; свои антенны Чиу Кхат отогнул к основанию головы, стараясь уберечь их от ответных выпадов. В свой черед Хес Фья, упираясь спинным гребнем в землю, старался дотянуться до глаз противника – инстинктивная реакция арха любого сословия, что в уличной драке, что в поединке. Пронзительный скрежет грудных пластин и лязг челюстей сливались с возбужденным верещанием окружавших их гвардейцев: желтые издавали звуки торжества, синие, подбадривая соратника, били когтями о камень.