Консул
Шрифт:
– Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов!
Тзана откинула ткань и покинула ящик, живая и здоровая. Этот простенький фокус произвел на ханьцев неизгладимое впечатление – половина придворных была в восторге, половина – в ужасе.
Внезапно Ород вышел из толпы и пронзительно закричал:
– Гуй! Гуй! [45]
Толпа заволновалась, не зная, за кого принимать артистов – за смертных или за демонов. Ань-ди сжался на троне, и Сергий решил исправить положение.
45
Гуй– демон, дух зла. По верованиям ханьцев, демоны боялись громких звуков, света и пламени.
Набрав полный рот горючки, он поднял факел и выдул столб пламени. Придворные закричали, но Го Шу вопил еще громче, доказывая, что злые демоны и огонь несовместимы, следовательно, императору представили живых людей. Толпа подуспокоилась. Чтобы закрепить успех, Сергий еще разок изобразил огнемет. И раскланялся.
Ань-ди подозвал распорядителя. Тот просеменил к трону, падая на четвереньки. Император выразил ему свое удовольствие и покинул трон. Все рухнули на колени, провожая Сына Неба.
Распорядитель приблизился к преторианцам и через посредничество Го Шу сообщил, что государь остался доволен и вознаграждает каждого мерой жемчуга, отрезами шелка и золотым слитком.
– Примите же волю государя, – закончил перевод даос, – безграничной славы и вечного света!
– Да будет так, – склонился Сергий.
Похвала императора возымела свое действие – когда преторианцы вернулись в отведенный им павильон, их ждал роскошный обед, причем все блюда были замысловато сервированы на тонком фарфоре, яшмовых блюдах, лакированных подносах и золотых чашах. Салат из вермишели и гороха маш; сычуаньская капуста с красным перцем; консервированные яйца; вырезка с ростками бамбука и грибами; жаркое сы-бао…
– Вот это я понимаю! – довольно сказал Гефестай, плотоядно потирая руки.
Прислуга в белых халатах залопотала нечто невразумительное, часто кланяясь и непрестанно улыбаясь.
Контуберний тут же приступил к трапезе, а общее мнение выразил Эдик, продекламировав:
– Спасибо нашим поварам за то, что вкусно варят нам!
Схомячив поданные от имени двора кушанья, компания расселась пищеварить.
Сергий оглянулся – поблизости философов видно не было – и сказал:
– Пусть Гоша с Лёхой и дальше пребывают в счастливом неведении, а нам пора выполнять задание.
– Я думаю… – внушительно начал Искандер, но договорить ему не дали.
Два ханьца внушительных размеров вошли и поклонились.
Сергий пожалел, что рядом нет Го Шу, но перевод не потребовался – один из китайцев сносно говорил на парфянском.
– Достойнейшая госпожа Давашфари призывает вас к себе, – растолковал Гефестай.
– Всех? – уточнил Лобанов.
– Всех, – подтвердил ханец. – Мы проводим.
– А кто такая госпожа Давашфари?
– Достойнейшая госпожа Давашфари – хуан гуйфэй, императорская наложница первого ранга и удельная принцесса.
– Ага… Ну, ладно, мы готовы.
Ханьцы поклонились и вышли в сад, преторианцы с Тзаной двинулись за ними.
– Вот, делать нам будто нечего, – бурчал Гефестай, – только и есть времени, что по императорским наложницам шляться… Слушайте, а это не провокация?
– Скоро узнаем, – сказал Искандер и поджал губы.
Пятерку провели в роскошный павильон. За анфиладой комнат открылся просторный балкон, устланный ковром с раскиданными по нему подушками. С балкона был хорошо виден берег Лохэ и сверкающая рябь на воде.
Достойнейшая сама вышла встречать гостей. Это была миниатюрная женщина с прелестным лицом, белокожим от природы. Да и черты его говорили об изрядной примеси европейских кровей.
На Давашфари были гранатовая юбка и кисейная рубаха цвета желтой хризантемы, что позволяло увидеть плечи и выглядывающую грудь. Длинный шарф из бледно-зеленого крепа свободно висел на локтях, ниспадая до полу. Волосы без каркаса и дополнительных прядей были свернуты на затылке с той небрежностью, которая выдает вкус и привычку нравиться. Скалывала этот черный шелковистый холм длинная булавка с жемчужиной с перепелиное яйцо.
– Сальве, – сказала Давашфари и серебристо рассмеялась, увидев выражения лиц преторианцев. Смех красил ее – придал блеска глазам, выдавая внутреннюю суть этой женщины – жизнерадостной и непосредственной.
– Достойнейшая знает латынь? – осведомился Лобанов.
– Не удивляйтесь, – улыбнулась хуан гуйфэй, – я почти что ваша землячка. Мой отец – ябгу [46] Герай, верная опора трона кушанского царя, а вот пра-пра-пра… был римским легионером. Его звали Максимус Октавий Тевкр, и он участвовал в битве при Каррах, когда парфяне победили жадного и неумелого Марка Красса. Девять тысяч римлян попали в плен, их поселили на задворках Парфии, в Антиохии-Маргиане. Среди них был и мой предок…
46
Ябгу– кушанский князь.
Тзана незаметно пихнула Сергия и глазами показала на Гефестая. Лобанов поразился – сын Ярная смотрел на Давашфари с видом верующего, узревшего явление бога. Кушан был растерян и счастлив, он не сводил глаз с лица хуан гуйфэй, на губах его то появлялась, то исчезала блаженная улыбка.
Сергий перевел взгляд на Тзану, и девушка кивнула: да, мол, это именно то, о чем ты подумал – коварный Амур истыкал Гефестая стрелами…
– Максимус не остался в Маргиане надолго, – продолжала Давашфари, – он и его друзья покинули город и ушли в Комеды, поступив на службу к кушанскому царю. И монарх не пожалел о своем решении – римляне расширили пределы его царства до Инда, до устьев Яксарта!
Многие из них, из поколения в поколение, не забывали родного языка и обычаев покинутой родины. Мою мать звали Аха, она из Пурушапуры…
– И я… – вымолвил Гефестай, густо краснея.
– Да?! – восхитилась Давашфари. – Как здорово! А как звали вашего почтенного отца?
– Ярнай, – затрудненно произнес кушан.
– А как зовут вас… можно мне сказать – тебя?
– Конечно! – бурно возрадовался сын Ярная, совершенно забыв представиться.