Консьянс блаженный
Шрифт:
Лицом к ним сидел генерал Летор.
Крики «Да здравствует Наполеон!» зазвучали еще неистовее.
Наполеон приподнял склоненную в раздумьях голову, огляделся и спросил:
— Где это мы?
— В Виллер-Котре, мой император, — ответил твердый голос.
Наполеон остановил взгляд на своем учтивом собеседнике: это был не кто иной, как Бастьен.
Гусар стоял в двух шагах от кареты как раз напротив дверцы, прямой и неподвижной, одну руку поднеся в приветствии к своей меховой шапке, а другую прижав к бедру.
Император увидел сиявший на его груди крест, два рубца крест-накрест на лице, руку без двух пальцев.
— О-о, да это один из моих давнишних храбрецов! — произнес Наполеон.
— Пожалуй, так, причем со стажем аж со времен Маренго.
— А где ты получил сабельный удар?
— При Аустерлице.
— А крест?
— За Ваграм.
— Подойди-ка сюда!
— Я здесь, мой император.
— Могу ли я что-нибудь сделать для тебя?
— Благодарю, мой император, я нуждаюсь только в вашем уважении; но, если бы вы пожелали что-нибудь сделать для моего товарища, вы бы доставили мне удовольствие.
— Где же этот товарищ?
— В двух шагах отсюда… Подойди же, Консьянс! Разве ты не слышишь, его величество император и король велит тебе приблизиться.
Его величество император и король ничего подобного не говорил и поэтому Консьянс не тронулся с места.
— Да подойди же, — повторил Бастьен, — ты прекрасно видишь, что заставляешь ждать его величество императора и короля.
— Подойди, друг мой, — сказал император.
Консьянс приблизился. Мариетта, прижавшаяся к нему, словно плющ к молодому вязу, подошла тоже; побледневшая и задыхающаяся, она, дрожа, опиралась на руку жениха.
— Ну, — спросил император, — кто же он и о чем ты просишь для своего товарища?
— Сир, вот Консьянс, о котором идет речь. Этот молодец бросался в огонь так же бесстрашно, как его пес Бернар, стоящий позади его, прыгает в воду; и все шло хорошо, пока в один прекрасный день его зарядный ящик… ах! Надо вам сказать, мой император, что он тоже служил в гусарах, но в гусарах на четырех колесах; так вот, однажды его зарядный ящик — это было в битве при Лане, вы должны его вспомнить, ведь и вы там были, мой император, как и я, как и он, — так вот, как я уже сказал, его зарядный ящик взлетел на воздух и взрывом ему обожгло глаза… Ему повезло: все обошлось не так уж плохо и он был слепым только полгода, благодаря чему сегодня он имеет счастье снова вас лицезреть… Но это еще не все.
— Что же дальше? Ну-ка, ну-ка, — сказал император с той смесью грубоватости и доброты, какую он умел так хорошо использовать в соответствующих случаях, благодаря чему солдаты его просто боготворили. — Поторопись, я спешу!
— Дело в том… Казаки… они так основательно вытоптали землю его деда, папаши Каде, что в прошлом году бездельница-земля не дала ни колоса, и вот так вышло, что его дед, папаша Каде, не смог уплатить восемьсот франков кузену Манике, старому ростовщику, продавшему ему землю в рассрочку… бедная земля… люди в очках так все ловко обстряпали, что она должна быть продана через три дня, и семья будет разорена дотла! И вот Консьянс и Мариетта — какая красивая девушка, не так ли, мой император? — и вот они решили, чтобы просуществовать самим и обеспечить своих старых родителей, пойти наемными работниками к соседу Матьё, доброму малому, надо признать! Но все равно, как говорит папаша Каде, это тяжко, когда всю жизнь трудился на своей земле, а теперь вынужден обрабатывать чужую.
— Так сколько ты говоришь нужно этому парню?..
— О! черт возьми! Ему нужно по меньшей мере двенадцать или пятнадцать сотен франков.
— Жером, — с улыбкой сказал император, — где кошелек?
— Сир, — ответил бывший король Вестфалии, — он в кофре, на котором мы сидим. Там, в моем дорожном несессере у меня должно быть несколько сотен луидоров.
— Дай их мне.
Жером, щелкнув пружиной замка, открыл несессер и опрокинул его золотое содержимое в ладони императора.
— Подойди и подставь фартук, мое прелестное дитя, — сказал Наполеон.
Мариетта молча повиновалась, но дыхание ее было стеснено, а глаза полны слез.
Император обеими руками стал сыпать в ее фартук золотой дождь.
Затем, обратившись к Консьянсу и устремив на него свой пронзительный орлиный взгляд, он сказал:
— Разве не говорил я тебе, чтобы ты попросил у меня кое-что, когда мы встретимся в третий раз?
— Да, сир, — ответил растроганный Консьянс. — Ваше величество сказали мне, чтобы я попросил у вас крест.
— Ну и почему же ты не просишь его у меня? К счастью, у меня память получше твоей!
И Наполеон, отстегнув кавалерский крест Почетного легиона, который он всегда носил приколотым простой булавкой к своему мундиру, чтобы вручить при случае, протянул его Консьянсу.
Консьянс с радостным возгласом взял крест и поцеловал руку императора, а затем крест.
— Ну-ну, довольно! — сказал император. — Тебя зовут Консьянс, не так ли?
— Да, сир.
— Летор, внесите его имя в вашу памятную книжку. А тебя, храбрый мой солдат, я благодарю, — обратился он к Бастьену. — Хорошо послужив мне на войне, ты не мог оказать мне большей услуги в мирное время… Отправляемся, Жером, и поторопите форейторов, потеряно четверть часа!
— О сир, — ответил король Вестфалии, — за эту потерянную четверть часа ваше величество успели осчастливить троих!
— Ты прав… Прощайте, друзья мои! Молитесь за меня и за Францию!
И он снова, опустив голову на грудь, погрузился в задумчивость.
Крики «Да здравствует император!» вырвались изо всех уст. Карета, которую увлекла помчавшая галопом шестерка нетерпеливых лошадей, с грохотом покатила по мостовой, высекая из нее снопы искр. И лошади, и форейторы, и кареты — все исчезло, словно видение, полное света и шума, которое возникло всего лишь на мгновение, но до конца дней останется в памяти видевших его!..
Увы, все это катило к Ватерлоо, а значит, прямо к пропасти!
XXII
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Консьянс и Мариетта остались стоять неподвижно — он с крестом в руке, а она с фартуком, полным золота.
Бастьен дрожал от радости и рвал на себе волосы от счастья.
— О, черрт подерри! — восклицал гусар. — Да здравствует император! Тысяча чертей!.. Вот так потеха, как говаривали у нас в полку!