Шрифт:
Яцек Савашкевич
Контакт
– Работа хорошая, - говорили старшие дежурные, и Макинто в глубине души признавал их правоту. Но он не любил свою работу. По многим причинам. В основном потому, что она была действительно хорошей, спокойной, и потому, что коллеги, четверть жизни просидевшие на дежурствах, так ее хвалили.
Обязанности дежурного были очень просты - сиди себе, и только. Остальное - работу о которой техник Пабле говорил, что неизвестно где ее начало, а где конец, - исполняли автоматы. Пабле приходил раз в неделю, чтобы осмотреть радиоприемную аппаратуру. В среднем это занимало четверть часа, остальным рабочим
Бывало, что старшим коллегам Макинто надоедало слушать читающей аппарат, а по видео шел малоинтересный публицистический блок. Тогда они, пользуясь монтажным столом и архивными пленками, писали так называемую космичёскую музыку. Из зарегистрированных импульсов и потоков сигналов, принятых радиотелескопом из Галактики, выбирали и объединяли наиболее интересные, по их мнению, отрывки. Так иногда появлялись произведения с удивительной мелодической линией. Самое красивое из них (по мнению большинства работников обсерватории) - им страшно гордился его автору старший дежурный Хеннес, - называлось "Симфония пульсара РР Лира".
Подобные творческие пробы Макинто считал проявлением детства, а причину почти поголовного увлечения ими усматривал в монотонности работы. Он с тревогой думал о своем будущем и часто упрекал себя в том"; что, имея все условия, не пишет диссертацию или, что сейчас страшно модно, какую-нибудь научную работу. Конечно, сразу после учебы, когда он еще радовался диплому радиоастронома, у него была масса планов, и именно для их реализации он устроился в обсерваторию.
Но работа, которую он исполнял, делала безвольным, опустошала. Достаточно было взглянуть на постную физиономию Гулла, которого Макинто обычно сменял, сесть к пульту и послушать монотонное гудение аппаратуры.
– Есть что-нибудь новое?
– спрашивал Макинто, потому что так повелось. Этот риторический вопрос стал традиционным.
– Одна "молния" от архангела Гавриила и хоровое пение с группой цефеид.
Это мрачная шутка, которую Макинто знал наизусть и к которой был всегда готов, каждый раз его раздражала. Он постоянно обещал себе поговорить с Гуллом, но кончалось тем, что Макинто молча падал в теплое еще кресло и с миной мученика ждал, пока Гулл уберется к черту, - что тот и делал довольно быстро и охотно.
Но сегодня Гулл задержался.
– Обрати внимание на квадрат Кардашева, - сказал он, - в нем было четыре тревоги.
– Ого!
– удивился Макинто.
– А текст?
Четыре сигнала за смену явление необычное, и об этом можно было поговорить. Макинто приготовился высказывать различные предположения, выслушивать их от Гулла, то есть как-то скрашивать долгое дежурство.
– Что-то невразумительное, - Гулл кивнул и вышел.
Макинто даже обиделся - он никакого другого ответа и не ждал, но поговорить-то можно было. В то же время явное бегство Гулла привлекло его внимание к сигналам.
Лаборатория принимала все диапазоны радиоволн, улавливаемые системой антенн с орбиты Земли. Особенное
Макинто проверил отдаленность радиоисточника от Земли. Получилось около пятисот световых лет, что в пересчете на мощность давало величину в миллиард раз больше достигнутой в мире. Предположение, что данный радиоисточник искусственного происхождения и его активность подтверждает существование научно-технической цивилизации, можно было исключить полностью. На лекциях ему футурологию не преподавали, а в работе принимаются во внимание только факты.
Удивляло лишь то, что никогда еще не принимали сигнала с настолько стабильной и узкой полосой частот, да и район, из которого поступал сигнал, считался зоной низкой активности радиоизлучения.
Макинто оторвал взгляд от осциллографа и вернулся к пеленгатору, нацеленному на радиоисточник. Индикаторы однозначно указывали водородное облако. Согласно закону Баррета - Хойла его мощность должна быть несравнимо меньше мощности принятого сигнала, а наука категорически отрицала возможность естественного и к тому же внезапного ее увеличения.
Это определение "естественного" не давало Макинто покоя. С трудом он вспомнил гипотезу Хойла - как-никак одного из крупнейших авторитетов астрономии и астрофизики XX века, приведенную на какой-то лекции как пример того, к чему может привести чрезмерно буйная фантазия исследователя. Ибо Хойл утверждал, что разумные существа, достигшие соответствующего уровня развития, вполне могут использовать водородные облака для усиления радиоволн. Электростатическим полем в облаке нужно было создать резонаторную нишу и направить в нее излучение кристаллического мазера. Усиленный в миллион раз сигнал устремится в пространство вдоль оси резонатора.
Макинто пожал плечами. Если даже и так, то почему выбрана отдаленная солнечная система, когда о жизни на Земле и соседних планетах не свидетельствовали абсолютно никакие радиосигналы (кроме шумов, излучаемых естественными источниками). Так было в то время, когда этот сигнал отправился в сторону Земли.
Резкий звук зуммера вырвал Макинто из задумчивости. Одного взгляда на приборы хватило, чтобы обнаружить причину тревоги. Линия, определяющая частоту выделенного сигнала, находилась на том же месте; частота осталась прежней, но салатовые листики оптического индикатора объединялись, колебались с десяток секунд, потом возвращались в первоначальное состояние. Продолжалось это полчаса, ну, может, час без четверти. Потом наступил долгий перерыв.
Это была уже пятая передача. Получалось что-то невообразимое: с точки зрения здравого смысла это не мог быть естественный сигнал, с точки зрения здравого смысла ни одному разумному существу не должно прийти в голову посылать его к Земле и с точки зрения здравого смысла это не могло быть ничем иным.
Но, вероятно, именно для этих случаев была составлена инструкция, не очень умная, по мнению сотрудников, но, по крайней мере, обязывающая к действиям.
Макинто прежде всего переписал на магнитную ленту данные из памяти компьютера. Теперь он должен приготовить весь комплекс информации для многопрограммного читающего устройства. Но вначале он решил переговорить с Гуллом.