Контингент (Книга 1, Афган)
Шрифт:
Было все это год назад, когда Димка еще и не думал, что в октябре уйдет в армию, а в декабре уже будет здесь, в Афгане. Когда Димка смотрел на фотографию, все в нем сладко замирало. Он вспомнил мельчайшие подробности того лета. Чувствовал солоноватый привкус моря на Лидиных губах, чуть шершавую горячую кожу и неожиданно прохладную мягкую грудь, белеющую под его ладонью, когда они оставались вдвоем в своей маленькой комнатке, снятой за четвертак в сутки на две недели.
Потом они вернулись домой в Воронеж. Оба учились в университете, но на разных факультетах и курсах. Виделись часто. Выпадала возможность - ночевали в месте. Но все же такой близости, как в адлеровское лето, не было. Сумасшедший ритм городской жизни не давал расслабиться, и, оставаясь наедине, отдыхая после любви в постели, каждый строил на завтра свои планы, забывая о существовании партнера.
Когда
Сегодня они вернулись с "большого сидения" на точке, где проторчали неделю тихо и мирно, даже ни разу не выстрелив. Прапорщик Белов - старший по команде - только недоуменно матерился и разводил руками. Но как бы то ни было они вернулись в часть, и Димка ждал с нетерпением время, когда он вскроет два Лидкиных письма и, поставив перед собой ее фотографию, будет читать их и перечитывать.
В ответ на свою фотографию, Димка получил от Лидки ту самую, морскую. Снимок был размером с конверт, и носить его с собой в хэбэшке было жаль, сминались углы и пропитывалось все насквозь потом. Поэтому Димка сделал тайник. Взял "цинк" от пистолетных патронов, завернул фотографию в целлофан, выбрал время, когда никого не было в палатке, оторвал короткую доску пола под своей кроватью и сунул туда коробку со снимком и тоненькую пачку чеков за прослуженные в Афгане девять месяцев.
Димка дождался, когда все ушли смотреть фильм, вынул "цинк", деньги были на месте, а вот карточка исчезла. Лямка тупо уставился в коробку и лихорадочно соображал, куда же она могла подеваться. Прекратив поиски, он уселся на койку и замер. Что-то недоброе надвигалось на него и давило своей тяжестью.
В палатку кто-то вошел. Димка поднял голову и увидел вечного посыльного по штабу, хитрющего и постоянно чем-то болеющего татарчонка Мамлеева. Тот приплясывал от нетерпения сообщить какую-то гадость и, не приближаясь к Димке, утвердительно спросил:
– Што, баба свая патирял?
Димка взметнулся с койки. Мамлеев отскочил к выходу:
– Дай десять чек, сыкажу, кде гуляит.
Димка вынул из кармана десятку, скомкал ее и перебросил Мамлееву, тот проворно схватил деньги и, озираясь по сторонам, тихо сказал:
– Бобанов у сибя в каптерка сидит, дрочит на твая баба.
Димка выскочил из палатки и побежал к продскладу, где жил Бобанов солдатский повар.
Бобанов был здоровенным мужиком лет двадцати пяти, квадратный, обросший сплошь волосами, весь какой-то грубый, обезьяноподобный. Говорили, что он отсидел за что-то год или два. Но точно никто не знал, да и интересоваться не собирался. Водил Бобанов дружбу еще с четырьмя такими же громилами из полка, вечно отирающимися у складов, но в рейдах их никто не видел.
Димка добежал до вагончика, через щели занавешенного окошка пробивался свет. Димка приник к щели. Боб сидел на кровати спиной к Димке. Локоть правой руки Боба ходил вверх-вниз. Боб постанывал, а потом вдруг захрипел, чуть ли не заорал, откинулся спиной на стенку кунга, и Димка увидел, что в левой руке Боба зажата фотография Лиды, и тугая струя бобовской спермы ударила прямо в Лидино лицо. Димка шибанул дверь ногой, та с треском слетела с петель и рухнула внутрь, вместе с ней в комнату ворвался Димка. Он подскочил к Бобу и врезал ему кулаком в челюсть. Боб всхлипнул от неожиданности и быстроты случившегося и попытался встать на ноги. Но Димка, не давая ему опомниться, с разворота ударил каблуком ботинка Боба в грудь. Боб все же успел увернуться и смягчил удар. Димку занесло, и он чуть не упал. Боб поднялся с кровати и, широко расставив руки, не выпуская оскверненную фотографию, шел на Димку. Ширинка штанов Боба была расстегнута, и сквозь нее Димка увидел волосы лобка, пятна спермы на штанах и, кипя от омерзения и ярости, нанес Бобу удар в пах, после которого тот рухнул на колени, ткнулся лбом в пол и глухо завыл. Димка выхватил из крепкой лапы Боба карточку и бросил ее в печурку, на которой разогревалась банка тушенки. Димка от злости швырнул и ее вслед за вспыхнувшей фотографией, и не успел он еще выйти из кунга, как нераспечатанная банка взорвалась, обрызгивая Боба ошметками горячего мяса и обсыпая пеплом.
Димка возвращался в палатку. Его душили слезы и злость. Что-то оборвалось в нем, сломалась вера в то, что все будет хорошо. Он долго ворочался на скрипучей кровати, все никак не мог успокоиться и задремал только под утро.
Димка понимал, что все это ему так просто с рук не сойдет. Боб и его друзья никогда не сдадут своих позиций ни околоскладской жизни, сытой и безбоевой, ни "дедовских" привилегий, которые старались сами же насаждать. И такое происшествие - "годок" избил "деда" - просто не могли оставить без внимания. Димка никому не рассказывал о случившемся, но за него постарался Мамлеев. Так что все уже знали, что именно Димка расквасил морду Бобу. По полку ходили слухи, что Боб и его друзья - гомики. Якобы, кто-то из молодых насильно побывал у них "в гостях" и был изнасилован. В знак благодарности за услуги его пристраивали на тыловую работу при содействии прапорщика Веревкина.
Димка тоже это знал. Были у него два хороших товарища: Серега Пухин и Денис Ковров, предлагали ему свою помощь, но Димка не захотел, отказался.
Через неделю рота ушла в горы. Десять дней бродили по зеленкам и кишлакам. Были стычки с духами, но не серьезные, издалека. В последний день поиска наткнулись на большую банду-караван. Бились с ними часа три в теснине узеньких кишлачных улочек. Погиб Сережка Пухин. Пуля всхлипнула в его горле и обдала кровью Димкины руки. Упал Серега, Денис подскочил к нему, а Димка, поняв безнадежность, ринулся вперед, за прапорщиком Беловым. Бежали рядом. Широко раскинулась цепь роты, охватила весь кишлак. Плечо в плечо бежали вслед за бандой, уходящей в зеленку, прапорщик и солдат. Вдруг Димка увидел, как из-за покореженного дувала высунулся ствол винтовки и направил свой злой зрачок в грудь Белова, а тот, часто и громко дышал, целился на бегу в духа, мчавшегося по дувалам и поливавшего преследователей из своего автомата. Димка кошкой кинулся на грудь прапорщика и сбил его с ног, когда хлопнул одинокий винтовочный выстрел. Пуля угодила Димке в предплечье левой руки. Белов мгновенно среагировал, швырнул за дувал гранату, и оттуда уже больше никто не стрелял.
В этот же вечер рота вернулась в полк. В госпиталь Димка не пошел. В лазарете ему промыли сквозную рану, сделали уколы. Димка отлеживался в палатке между перевязками утром и вечером. К нему каждый день заходил прапорщик Белов, приносил шоколад, виноград, дыни, угощал сигаретами. Сегодня, перед уходом в очередной рейд. Белов сказал, что на Димку отправили наградной лист за спасение жизни командира. Рота ушла.
Димка и еще несколько легко раненных солдат слонялись по плавящемуся от жары городку, не зная, чем себя занять. До одури играли в нарды, спали в липком поту, писали письма. Несколько раз в палатку заходил Мамлеев, но с ним никто не разговаривал, и он, ничуть не обижаясь, уходил к офицерскому модулю, где охранял вещи офицеров, за что те щедро делились с ним своим пайком.
После обеда Димка бродил между палаток, сочинял ответ на последнее Лидкино письмо. Рука чуть ныла, заживляюще подергивало рану. Мимо Димки проскочил Мамлеев с "цинком" автоматных патронов. Димка пошел за ним и увидел, как татарчонок шмыгнул в каптерку Боба и так же быстро выскочил оттуда... Димка заинтересованно подошел поближе. Около домика стоял привязанный уздечкой к распахнутой двери ослик местного дуканщика{20}, а из домика слышался голос Боба:
– Старик, сто тысяч афошек и до свидания.