Контра
Шрифт:
"Хороша свобода. — брезгливо сморщившись, ответил Александр. — Возьми пистолет и убей того, кто не разделяет с тобою своих убеждений, ибо он никто иной как враг".
"Не стоит переиначивать мои слова господин…, не имею чести знать ваше имя".
– разведя в жесте извинения руки, ответил американец.
"Можете называть меня просто Алексом. Постоянно произносить мой титул и двойную фамилию, для вас будет сложно и утомительно. Но вы так и не ответили на главный вопрос, почему мы должны убивать тех, кто думает не так как мы?"
"Алекс, здесь вы не правы. Борются не с теми, кто думает иначе, а с теми, кто мешает обществу стать по настоящему свободным. Возвыситься над изжившими себя ложными ценностями и предрассудками".
"Золотые слова. Значит, тех кто мешает идти указанным вами путём, вы не убиваете, а всего
– на лице графа отразилась радость понимания, по крайней мере, именно так можно было понять его миму.
"Да. Всё именно так". — В этот момент, Иосиф был похож на почтенного отца семейства, чей несмышлёный отрок осознал свою ошибку и был готов принести свои извинения.
"Тогда скажите мне, такому неразумному. Почему ваши люди так часто со мною "борются"? Ведь я не являюсь опухолью или гангреной на теле государства. Я, к вашему сведению, пережил уже три покушения как на свою жизнь, так и на имущество. Поэтому, боясь повторения чего-то подобного, и именно по этой причине, служащие у меня свободные люди, в данный момент держат весь зал под прицелом своих револьверов".
"Это значит только одно, эти патриоты считают, что вы не желаете идти в ногу со временем и всячески препятствуете прогрессу. Мешаете движению вперёд, к светлому будущему. В общем, не желаете избавления русского народа от цепей холопства. Присоединяйтесь к нам, требуйте отмену рабства, и станете нам братом. Будете равным среди равных".
"Господин Шимин, всё это прекрасно, вот только можно задать вопрос залу? Пусть любой из собравшихся, поможет мне — ответит, что я делаю не так. Почему они видят во мне только врага?"
Иосиф задумался. Было видно что он почувствовал подвох в этой, казалось бы простой просьбе, и думал, как увести нить разговора в сторону. Но Александр не дал ему это сделать и не дожидаясь дозволения, обратился к аудитории: "Господа, подымите руку те, кто дал свободу хотя бы десятку своих холопов."
Удивительно. Но в зале поднялось около десятка рук. И Саша, заметив их, попросил этих людей подняться, чтоб их могли лицезреть все присутствующие. И обращаясь уже к ним, сказал: "Вы, и только вы, имеете право меня судить и указывать на допущенные мною ошибки. Ибо вы, друзья мои, решили действовать а не сотрясать воздух лозунгами. Только вы понимаете, что если желаешь что-то изменить, начинай с себя, а не ищи виновных там, где их нет. Я же, к вашему сведению, тоже борюсь с рабством, и делаю это как могу, по мере своих скромных сил. Представляете? Я составил десятилетний план, который позволит дать свободу всем холопам, которые у меня есть. И упорно его придерживаюсь, не смотря на возникающие препоны".
Из зала прозвучал вопрос, заданный глухим, немного осипшим голосом: "А почему вы, граф Мосальский-Вельяминов, не отпустите сразу всех своих холопов? Неужели это так трудно сделать?"
"Судя по тому, что те кто стоит, не произнесли не звука, вопросы задал тот, кто сам не спешит давать своим холопам вольную. Но я, всё равно на них отвечу. Почему я не отпущу всех своих крепостных сразу? А куда прикажете их отпускать? Сделать это ради самого действия? Так этим я обреку большинство из них на голодную смерть. Как вы думаете, у них есть своё жильё, деньги? Отвечаю — нет. Именно по этой причине я основал училище, в котором, на данный момент, обучаются дети моих крестьян, как и сироты, подобранные на улицах нашей столицы. Овладев грамотой и ремеслом, эти отроки заключат со мною контракт, по которому они отработают те средства, что я сейчас трачу на их содержание и обучение. Затем, они будут вольны остаться работать на моих заводах, или уйти в поисках лучшей доли. Как быстро они отработают свой долг, зависит от их трудолюбия и прилежания. Что касается хлеборобов. Сейчас мои мастера уже давно думают об усовершенствовании орудий труда землепашцев. И как только мои заводы заработают в полную силу, я дам всем пахарям вольную. Пожелают, пусть арендуют у меня землю и сельскохозяйственное оборудование, Решат уйти, пусть идут в Сибирь, там говорят можно получить бесплатный надел. И после всего этого, кто-то осмеливается называть меня рабовладельцем и стараются меня убить. Не могу понять, логики своих обвинителей. Не кажется ли вам, что кому-то очень не хочется, чтоб мои мечты воплотились в жизнь? Ведь гораздо проще отстреливать якобы виновных, и при этом ничего не делать для того, чтоб принести русскому народу настоящую свободу. Ну да, ведь я не планирую выгнать бывшего холопа, дав ему вольную, снимая этим с себя всякую ответственность за его дальнейшую жизнь, и обрекая человека на мучительную голодную смерть. Я желаю предоставить ему шанс на достойную жизнь…".
Далее, Шимин "взял инициативу ведения диалога в свои руки" и начал ловко плести паутину выгодного для него разговора, мастерски уходя от прямых ответов. Делал он это так тонки и умело, что задав вопрос и не услышав никакой конкретики, Саша больше не имел возможности к нему вернуться, так как тема, незаметно менялась на другую, но не менее интересную. А самое обидное, Александр, постоянно отвечая на казалось бы животрепещущие, но ничего не значащие реплики своего оппонента, был лишён возможности общаться с аудиторией. И когда появилась пара пожилых служащих театра, с требованием покинуть помещение, так как время аренды зала истекло, граф Мосальский-Вельяминов окончательно понял, что своей главной цели он так и не достиг. Студенты так его и не услышали, продолжая считать его закоренелым контрреволюционером. Он по прежнему был для них приверженцем устаревшего образа жизни, с которым они должны бороться всеми доступными способами.
Зал постепенно пустел. Первым ушёл иноземный гость, сопровождаемый толпой своих ярых приверженцев. Затем начали расходиться что-то оживлённо обсуждающие между собою студенты. Служивые, пришедшие с Кацем, им в этом не препятствовали. Сам Кац, через какое-то время, когда зал полностью опустел поднялся на сцену и стал рядом с Александром. Просто подошёл и не произнёс ни слова. Так и стоял, молча, невидящим взглядом рассматривая будку суфлёра. Уподобившись статуе, Саша думал о чём-то о своём, о грустном, так как несколько раз тяжко вздыхал, а Авраам, безмолвно созерцал пустоту.
— Абрашка, а ты почему молчал? Чего не помог мне? Ведь видел, как юлила, изворачивалась эта иноземная гадина.
— А что я мог сделать, Сашенька? Его на этом поле не переиграешь.
— Что? Что ты говоришь? Признайся, ведь ты просто не захотел действовать против сородича? Да?
— Глупо, Сашенька. Он такой же истинный еврей как и я. В нём еврейского… ну не больше чем у меня, если даже не меньше.
— Хочешь сказать что он тоже переселенец? Да?
— Ничего подобного я не говорю. Как тебе это объяснить? Да и вообще, поймёшь ли…? Вот смотри, настоящий еврей прежде думает о продолжении своего рода, и возьмёт в жёны только иудейку. Он не пожелает раствориться в чужом этносе. Иосиф женился на женщине другой национальности, и исповедующую другую веру. Сделал он это потому что она богата, к тому же, является дочерью его босса. Я совершенно уверен, Иосиф женился на её деньгах. Каждый из этих фактов, кроме брака с иноверкой, может быть приемлемым для любого иудея. Юноша может влюбиться и "потерять голову", однако это не наш случай. Всё что я сказал, говорит о том, что Шимин сам, добровольно сделал из себя изгоя. Так уж вышло, что евреи хитрят, юлят, приспосабливаются с одной целью, чтоб выжить, и продолжить свой род. Их всё время гоняют, притесняют, вот у этого народа и выработался подобный образ жизни. А у Иосифа это… Ну как тебе это сказать? Ну… Он создал себе "Золотого тельца", которому и поклоняется, как может. И это показатель не его национальности, это сам человек такой — гнилой. И всё равно кем он родился, евреем, узбеком, русским, или англичанином.
— Так что ты предлагаешь?
— Всё очень просто, не надо изобретать ничего нового. Этот алгоритм действий применяли ещё за долго до нашего рождения, и звучит он так: "Нет человека, нет проблемы". — Кстати, так поступить стоит не только с ним.
— А кого ты ещё приговорил к смерти?
— Да бывшего твоего друга. Ну того, которого ты покалечил. Помнишь что он заявил перед тем, как объявить это сборище закрытым? Он сказал, что тебе не стоит надеяться скрыться от их праведного гнева на каторге или даже в ссылке. Про твою сегодняшнюю выходку полиция не узнает, но и они, революционеры, тебя в покое не оставят. И я уверен, он, зараза, не успокоится пока не добьётся своего. Или пока ты его не остановишь. Но ликвидируем мы его немного позже, не одновременно с исчезновением Шимина.