Контрабандист Сталина Книга 4

Москаленко Юрий

– Присмотрите ещё и другие площадки, а не те которые вам рекомендуют американцы для других заводов – говорю несколько медленно. Смотрю на притихших Будённого с Унгером, прислушивающихся к моему монологу.

– И опять я не пойму, почему только американские, в крайнем случае, немецкие модели, но американских владельцев? И зачем именно сейчас вы строите такие гиганты? Ведь будет страдать качество. А если какое импортное оборудование сломается, весь большой завод станет? Лучше постройте рядом несколько заводов объединённых общими стандартами, поездными путями, желательно водными и дальше

вглубь страны. Помните, что передел мира не закончился, и на легкую войну не надейтесь. Вспомните, наконец, немецкую оккупацию – подвожу итог. Потом ещё все вместе немного пообсуждали трактора и их развитие.

– Семён Михайлович давайте пройдёмся – неожиданно для всех предлагаю я.

– Ну, пойдём – красный конник. Идем в сад.

– Как вы относитесь к разведке? – попытаюсь несколько отвлечь Буденного от конницы и сделать нечто среднее.

– Ты это что? – остановился будущий маршал и зло посмотрел на меня.

– Это не то о чём вы подумали. Я хочу вам предложить создать новые войска – и пошёл дальше. – Это плод моих долгих размышлений и наблюдений, но и мне нужна ваша помощь.

– Какая? – удивленный догнал он меня.

– Мне надо чтобы вы поддержали меня и отговаривали своих товарищей от продолжения мировой революции такими дурными методами. Вы не сможете. У вас нет ни знаний, ни денег, ни людских, ни материальных ресурсов. Ни понимания мировых процессов и мировой экономики. Подождите – вижу, как Будённый хочет возразить. – Я не обратился вы к вам, если бы вы не были полным георгиевским кавалером.

– Не пойму я что-то тебя грек – вздохнул Будённый.

– Я предлагаю вам возглавить и объединить воздушную, воздушную высотную разведку, конную и специальных автомобилей и катеров. Образцы техники и вооружений я вам предоставлю, хотя и не такую, как вы сейчас думаете. Но всё это должно быть очень засекречено. Людей будете подбирать только сами. Используйте опыт ваших пластунов и казаков. Со временем поймёте, что я вам сейчас предложил – отвечаю ему.

– Вам-то это зачем? – совсем смутился Будённый.

– Лучше с умным потерять, чем с дураком найти – внимательно смотрю в глаза Будённому. – Даже у себя в стране вы можете послать самолёт и проверить как у вас дела в любом районе. Но опять никто кроме вас и господина Сталина не должен это знать. И значить никто не сможет вас обмануть.

– Странный ты какой-то. Непонятный – неуверенно мне Будённый, поправляя свои усы.

– Я вам не враг, но у каждого свои секреты. Лишь бы вы не забыли, кто в трудную минуту протянул вам руку помощи, в смысле СССР. А в то, что вы представляете что-то серьёзное… для любой из европейской армии я не верю – грустно улыбаюсь я.

– Как вы к нам категоричны – буркнул обиженно Будённый.

– Как есть. Пойдёмте, а то что-то я устал – вздохнул и перевёл я дух. Хватит с них, пусть и сами хоть что-нибудь сделают.

Утром съездил к Ламановой и забрал её и её помощниц документы. Потом поехал во французское посольство. Уж не знаю, какое указание на счёт меня получил Эрбетт Жан но документы мне оформили без вопросов…за мой счёт, разумеется. Дальше меня завезли домой, а Потоцкий поехал с документами получить разрешение на выезд женщин из СССР. Потом он их заберёт и повезёт в наш вагон к Берсону…

Когда мы вечером добрались до базы Берсона, мне стало стыдно. Я совсем забыл про ленинградских курсантов, которые находились тут. Но Аполлинарий Федорович о них позаботился. Да и явно, этот пройдоха, спишет продуктов на них больше, чем выдавал. Чтобы курсанты не маялись дурью, он их привлёк к охране складов. Время сейчас неспокойное и дополнительная охрана никак не помешает.

Берсону за такое чуткое отношение пообещал презент из-за границы. Командиру курсантов пятьдесят рублей, а курсантам по десять рублей и по котелку или фляге на выбор в Ленинграде. Почти все выбрали фляги, что интересно. Всего этого сейчас здесь у меня не было, а все привезённые мной образцы уже увезли.

Чуть потеснившись в вагоне, я понял, что следующий раз надо брать более просторный, стали дожидаться заказанного паровоза…

Глава 2

С таким эскортом в виде вооружённых курсантов добрались до Ленинграда без проблем. А так обычные поезда и пассажиры частенько подвергаются нападению и грабежу.

Не успел я сойти с дежурного катера на свой пароход вместе с Бехтеревым и вещами, как вся команда опять встретила меня гулом одобрения. Понимаю. Осенняя ленинградская погода кого хочешь, доконает. Особенно ту половину моего экипажа, которая из южан.

Потоцкий с Андреем сразу отправились выяснять на счет груза и военных. А женщин я, на пару дней пока разместил в гостинице «Англетер». Бедную гостиницу после революции переименовали в «Интернационал», чем окончательно чуть её не разорили. Экономика показала кукиш революционерам. Пришлось в 1925 году вернуть ей бывшее название и гостиница начала потихоньку возрождаться. Правда не о каком пятизвёздочном отеле сейчас речь не идёт, но это всё ещё приличный отель в городе, пользующийся популярностью у богемы.

Связанно ли обратное переименование с убийством или самоубийством Есенина, большой вопрос. Одна из самых проблемных тем в восприятии Есенина – его отношение к евреям. Поэта не раз обвиняли в антисемитизме. Во время жизни Есенина в Москве на него было заведено тринадцать уголовных дел. В большинстве дел, кроме дебошей и драк, фигурировали нелицеприятные высказывания поэта о евреях. Провокации следовали одна за другой. Есенин не раз высказывал критические замечания в адрес Троцкого и даже ввел его в пьесу «Страна негодяев» под псевдонимом Чекистов. Травля Есенина шла с подачи Троцкого, который ясно понимал, что Есенин становится опасен.

Окончилась скандалом поездка Есенина и в Америку. На вечере, устроенном Мани Лейбом, Есенин читал «Страну Негодяев» и прочел вместо еврей «жид», чем возмутил кошерную публику. Несмотря на попытки Айседоры Дункан замять скандал, дело кончилось потасовкой и уже привычным обвинением Есенина в антисемитизме.

Своей непредсказуемостью и своей упрямой несговорчивостью поэт достал многих. По мере всё больше и большей популярности поэта у народа власти, скорее всего, посчитали, что нечего раскачивать и так «тонущую лодку» и решили вопрос кардинально.