Контрольный выстрел
Шрифт:
У самого Точилина было дело покруче. Он был тайным связным. И за это плата шла поболе.
Сейчас четверо ребят отбыли на операцию и должны с минуты на минуты привезти одну паскудину, которая в прошлый раз сорвалась, потому что Гном, этот эстонец, со страху в штаны наложил и не проверил, утопили его или нет. После разборка была. Артист летал в Россию, вернулся злой как черт и устроил голубоглазому эстонцу такую голубую жизнь, что Гном два дня в раскорячку ползал. А чего, Гном же себя в активных держал, ну так вот, а теперь в пассивах поползай. Смеху было! Постарались
В дальнем конце улицы показались огни автомобильных фар. В полной уже темноте подъехала машина. Ну вот, и ребятки прибыли. Точило поднялся им навстречу, сошел с пандуса ближе к калитке.
— Привезли? — весело крикнул Точило.
— Вот он, — пробурчал кто-то.
Точило увидел, как двое буквально волокли под мышки мужика со скованными за спиной руками. Идти он сам уже не мог. Значит, врубили ему в транспорте. Чтоб хорошо тонул, падла. Ну ладно, снова, значит, будут нынче резвиться…
— Ну-ка, покажите мне его! — Точило подошел поближе, поднял голову мужика за волосы и узнал Турецкого. — Ах ты, сука рваная! — крикнул он и размахнулся для удара. Но в тот же миг у него самого от жуткой боли в животе перехватило дыхание, и он только мог шарить по сторонам растопыренными пальцами, заваливаясь на бок. Через минуту он уже корчился, ударяясь от ярости лицом о железное днище полицейского фургона и бессильно сжимая кулаки, стянутые за спиной наручниками.
А в это время внутри особняка шла настоящая война. Несмотря на неожиданное нападение, бандиты поняли, что пощада им не светит, и оказали, опомнившись, бешеное сопротивление. И тогда полицейские, следуя приказу командира, открыли огонь на поражение. Через пять минут безостановочной пальбы все было кончено. Турецкий со старшим инспектором прошли между лежащими трупами. Одного из них Саша, кажется, узнал — это был Грубый, как он назвал его. Денис шел за ними следом и вдруг замер.
— Александр Борисович! Герр Юнге! Битте, посмотрите, я же его знаю! Ей-богу, в тот день, когда прилетел, видел в аэропорту. Он кофе пил или сок, не помню, а меня спросил, какая в Москве погода. Так вот же он!
Герр Юнге кивнул и сказал шедшему сзади полицейскому, чтобы он внес в протокол показания этого молодого человека.
С трудом нашли они дверь, ведущую в подвал. Спустились по винтовой лестнице. Полицейские включили сильные фонари. Саша огляделся. Все здесь было так же, как в тот момент, когда его уволокли наверх, чтобы утопить. И стул стоял на том же месте. И лампа была направлена на стул. Саша машинально сделал движение к столу и вскрикнул. Юнге тут же подошел ближе:
— Смотрите! — вскинул руки Турецкий. — Вот же все! И паспорт мой, битте, герр Юнге! И сигареты, и зажигалка, и даже носовой платок. И на полу — пачка бумажек, которые повытаскивали у него из всех карманов. А вот пятисот долларов не было. Кто-то увел. Слямзил. Не удержался, у своих же и украл.
Герр Юнге внимательно просмотрел паспорт Турецкого, закрыл его и торжественно вручил хозяину.
Потом он принюхался, быстро пошел к одной из дверей, над которой были прибиты к стене старинные латы, рывком открыл дверь, заглянул туда и немедленно захлопнул.
— Там можно работать только в противогазах. Пригласите сюда экспертизу и врача. — И уже поднимаясь по лестнице, обернулся и сказал Турецкому: — За то, что я там увидел, каждому из оставшихся в живых бандитов грозит по меньшей мере по три пожизненных заключения…
СРЕДА, 18 октября
Турецкий с Денисом сидели в маленьком кафе в аэропорту, за тем же столиком, как показал Денис, где он встретился с очень приличным пожилым человеком, похожим на артиста Смоктуновского. Теперь Денис провожал в Москву Турецкого. Сам он оставался во Франкфурте.
Дело в том, что вчера, когда герр Юнге привез их к полицейскому управлению, чтобы закончить дело о похищении, снять показания и вообще завершить дела в связи с отбытием Турецкого в Москву, старший инспектор сказал им:
— Тут такая масса ясного обвинительного материала, что, я думаю, следствие не продлится дольше недели. Если бы кто-то из вас остался в городе на короткое время, он почти наверняка смог бы получить причитающийся за помощь в расследовании приз 50 тысяч марок. Это очень приличная сумма. Я бы подумал…
— Ну, обо мне речи быть не может, а вот Денису я бы посоветовал остаться.
— То есть как это, дядь Саш? — растерялся Денис.
— Просто, я думаю, ты заслужил. Оставайся на недельку. А я уже завтра днем все смогу сам объяснить Славе. Тебе же советую не терять времени даром и активно поупражняться, попрактиковаться в языке. И вообще, если бы герр Юнге тебе позволил, я бы на твоем месте самым внимательным образом присмотрелся, как лихо работает немецкая криминальная полиция. Честное слово, лично мне завидно было…
Герр Юнге, польщенный признанием его трудов, поиграл бровями, потупил глаза и сказал как бы между прочим, что лично он ничего бы не имел против толкового практиканта. Потом, почему только неделя, можно срок продлить, он, Ханс Юнге, все же имеет, так сказать, некоторый вес в полиции…
Затем Турецкий с Денисом отправились к Пушкарскому, но лишь для того, чтобы поблагодарить его за гостеприимство и рассказать в общих чертах об успехах прошедшего дня. Валентин Дионисьевич огорчился столь быстрому отъезду, просил передать привет Феликсу, звал приехать еще, он будет искренне рад… Чудный старик…
И наконец они отправились к Денису в кемпинг, где Турецкий решил переночевать, поскольку он находился совсем недалеко от аэропорта. Улыбаясь, сказал, что, когда предложил старику отдать свой долг — за врача, одежду, мелкие сувениры, ну, в общей сложности, где-то не более полутора тысяч марок, тот просто-таки обиделся. Сказал: вы меня, уважаемый Александр Борисович, к бурной современной жизни вернули, а то живу созерцателем… Так это не вы мне, а я вам приплатить обязан.
— Ты не сочти за труд, подскочи как-нибудь к ВДП, посиди с ним вечерок, просто чаю попей, послушай. Никогда больше таких людей не увидишь…