Конус
Шрифт:
— Благополучно прошло, — сказал Горрокс и облегченно вздохнул, когда мимо них с невероятным треском промчался поезд. Они стояли у ворот завода и дышали с трудом.
— Я не видел, как он подошел, — произнес Раут, стараясь сделать вид, что поддерживает обыкновенный разговор.
Горрокс ухмыльнулся.
— Конус, — начал он и тут же опомнился, — я так и думал, что ты не слышишь.
— Не слышал, — сказал Раут. — Я бы ни за какие блага на свете не допустил бы твоей гибели, — проговорил Горрокс.
— На одну минуту я перестал владеть собой, — ответил Раут.
Горрокс некоторое время не двигался, затем резко повернулся к заводу.
— Посмотри, как хороши ночью мои огромные искусственные насыпи, эти груды шлака. Вот эта платформа. Вот та верхняя, она подымается вверх и потом опрокидывается и выбрасывает металлический шлак. Посмотри на эту трепещущую красную массу. Как она скатывается по склонам. По мере того, как мы приближаемся, эта куча растет. Посмотри, какое дрожание над самым большим отверстием. Нет, не в эту сторону. Сюда, между двух куч. Это ведет к пудлинговой печи, но раньше я хочу показать тебе канал.
Он подошел и взял Раута за локоть. Они пошли рядом. Раут рассеянно отвечал Горроксу. Он думал о том, что произошло на путях. Показалось ли ему это или Горрокс действительно нарочно хотел удержать его на рельсах, когда шел поезд?
Неужели он был на волосок от готовящегося разразиться над ним преступления?
А что если это мрачное чудовище с потупленными глазами знает что-нибудь? Несколько минут Раут опасался за свою жизнь, но это прошло, как только он взял себя в руки. Очень возможно, что Горрокс ничего не слышал. Во всяком случае он вовремя оттащил его в сторону. Его странное поведение можно было объяснить ревностью, которая мучила его. Теперь он говорил о кучах шлака и канале.
— А? — спросил Горрокс.
— Что? — сказал Раут. — Здорово! Туман в лунном свете. Чудесно!
— Наш канал, — начал Горрокс и неожиданно остановился. — Наш канал при свете луны и пламени производит огромное впечатление. Ты никогда его не видел? Подумай, ты слишком много вечеров провел в Нью-Кастле, занимаясь только любовными похождениями. Я тебе говорю, чтобы увидеть настоящие красочные эффекты… Да ты сам увидишь… Кипящая вода…
Когда они вышли из лабиринта куч кирпича и целых холмов угля, на них неожиданно обрушился шум прокатных станков, доносившийся теперь отчетливо и громко. Мимо них прошли три тени рабочих и притронулись рукой к фуражкам, увидя Горрокса. Их лица нельзя было разглядеть в темноте. Рауту захотелось поговорить с ними, но прежде чем он нашел подходящие слова, они уже скрылись в тени. Горрокс показал ему канал, который был почти рядом с ними. В кроваво-красном отражении доменных печей было что-то роковое. Вода, которая охлаждала трубы, тянущиеся на пятьдесят ярдов, шумела и бурлила. Белый пар тихо поднимался кверху и окутывал их сыростью. Он напоминал нескончаемую вереницу привидений, которые рождались из черных и красных клубов дыма. Кружилась голова! Блестящая черная башня самой большой доменной печи вырисовывалась над головой в тумане. Ее суетливая работа наполняла их уши шумом.
— Здесь он красный, — проговорил Горрокс. — Кроваво-красный пар! Красный и горячий, как грех! А там дальше, где луна освещает его своими лучами и он проходит через кучи обожженного кирпича, он белый, как смерть!
Раут на мгновенье повернул голову и затем снова стал следить за Горроксом.
— Пойдем к прокатным цехам, — сказал Горрокс.
Теперь Раут чувствовал себя увереннее, потому что пожатие Горрокса не было таким угрожающим. Но все равно, что Горрокс хотел сказать этими словами «белая как смерть» и «красное как грех». Простое совпадение! Они продолжали путь и остановились ненадолго возле пудлинговой печи. Затем они прошли через прокатную мастерскую, где среди несмолкаемого грохота раздавались уверенные удары парового молота, выбивавшие сок из жидкого железа, и чернее полуголые титаны быстро выкладывали между колес плоские листы, похожие на растопленный сургуч.
— Пошли, — прокричал Горрокс прямо в ухо Рауту, и они двинулись, бросив взгляд в маленькое застекленное отверстие, где в черной пропасти доменной печи бушевал огонь. Яркий свет ослеплял глаза. Зеленые и синие круги маячили в темноте перед глазами. Они направлялись к лифту, при помощи которого топливо и руду поднимали наверх.
И там, около узенькой решетки, нависшей над доменной печью, Раута снова охватило сомнение. Разумно ли находиться здесь? Если Горрокс действительно знает все! Он не мог побороть дрожь, пробежавшую по его телу. У ног зияла глубина в семьдесят футов. Это было опасное место. Они прошли мимо тележки с топливом, чтобы подойти к решетке. Далекие холмы Ганлея, казалось, дрожали в дыму и серном горьковатом пару доменной печи. Из темных туч выплыла луна и остановилась над волнообразными лесными очертаниями Нью-Кастля. Внизу убегал дымящийся канал, заворачивая под едва различимый мост и исчезал в бледном тумане полей Берзлема.
— Вот конус, о котором я тебе говорил, — закричал Горрокс. — А под ним шестьдесят футов огня и расплавленного металла, через который проходит струя воздуха из мехов, как газ в сельтерской воде.
Раут ухватился крепко за решетку и посмотрел вниз на конус. Жара была невыносимая. Кипение металла и шум от мехов, как гром аккомпанировали голосу Горрокса. Нужно было с этим делом покончить сейчас. Может быть, в конце концов…
— Там внутри, — орал Горрокс, — температура достигает тысячи градусов. Если бы тебя бросить туда… Ты бы вспыхнул, как щепотка пороха на свечке. Вытяни руку и почувствуешь ее горячее дыхание. Даже здесь, я видел, как кипит дождевая вода. А вот тот конус. Это нечто невероятное. Он слишком горячий для того, чтобы печь на нем пироги. Его внешняя сторона достигает трехсот градусов.
— Триста градусов, — повтори Раут.
— Триста градусов, подумай. — Вся кровь у тебя выкипит немедленно.
— А! — протянул Раут и повернулся.
— Выкипит кровь, и моргнуть не успеешь… Нет, ты не уйдешь!
— Пусти меня, — крикнул Раут. — Оставь мою руку.
Сперва одной, а затем и второй рукой он ухватился за перила. Они колебались одно мгновение, а затем, внезапно, резким движением Горрокс оторвал его от перил. Раут повис на нем, оступился, перевернулся и ударился щекой, плечом и коленом о горячий конус.
Он схватил цепь, на которой висел конус, и она стала спускаться вниз. Ярко красный обруч окружил его, и язык пламени, освобожденный из хаоса, царившего внутри, поднялся ему навстречу. Он почувствовал невыносимую боль в коленях и запах паленого. Раут встал на ноги и попытался взобраться по цепи, когда кто-то сильно ударил его по голове. В лунном свете перед ним выросло черное блестящее горло печи.
Горрокс стоял над ним рядом с одной из тележек с топливом на рельсах. Его жестикулирующая фигура казалась белой и яркой, освещенная луной. Он кричал:
— Шипи, дурак, шипи, бабник проклятый! Пес несчастный! Кипи, кипи, кипи!
Неожиданно он схватил целую горсть угля из тележки и решительно швырнул в Раута.
— Горрокс! — воскликнул Раут. — Горрокс!
Он кричал, прижавшись у цепи, пытаясь подняться кверху и вылезти с обжигающего огнем конуса. Каждый кусок угля, брошенный Горроксом, попадал в него. Одежда его горела. Пока он боролся, конус опустился и струя раскаленного удушающего газа загорелась вокруг него ярким пламенем.