Копейка
Шрифт:
Дверь! Левая передняя дверь не была до конца закрыта! Я зажмурил глаза до цветных пятен, но это не помогло. По всей высоте кузова «копейки» в месте примыкания двери шёл характерный перепад, создавая ломаную тёмную полосу.
Уже не веря своим глазам, я как чумной бросился в комнату за видеокамерой. Трясущимися руками, чертыхаясь, я только с третьего раза выставил режим ночной съёмки и увеличение. И камера так же показала, что дверь «копейки» полуприкрыта. Я нажал на запись и около минуты всматривался в почти статичную картинку, пока возбуждение не сменилось дикой усталостью.
Я дошёл до кровати и упал на неё вместе с камерой в руке. Организм, хвала природе, взял своё, и меня накрыло сном – тяжёлым, как стёганое бабушкино
4
Вокруг было светло. Я чувствовал это даже сквозь неразлепляющиеся веки, их будто намазали канцелярским клеем. Я медленно приподнялся в сидячее положение и застыл на кровати, постепенно приходя в себя. Потянувшись, чтобы потереть глаза, я получил чувствительный удар справа и инстинктивно отпрянул. Сквозь щёлки век я разглядел видеокамеру в своей руке. Оказывается, я не выпускал её всю ночь благодаря фиксирующему ремешку.
Я тут же всё вспомнил – программный модуль «Копейка» снова загрузился в ячейки оперативной памяти. Что ж, лёгкая чертовщина, вошедшая в мою жизнь несколько дней назад, уверенно продолжалась.
Так поздно, в полвторого дня, я уже давно не умывался. Зеркало с циничной прямотой показало дурацкую красную отметину над правой щекой. Под глазами набухли мешки похожие на пылесборники, если судить по их цвету. Это сравнение, несмотря на его неприятность, мне даже понравилось. Сразу подумалось, что не помешало бы и мне мозги как-то прочистить.
Кофе, отложенный ночью, был выпит без сахара и в двойной концентрации. Способ, проверенный годами, сработал, я заметно взбодрился. Захотелось на природу, чтобы там прогуляться и надышаться свежим воздухом. Главное – забыть, выкинуть из головы этот четырёхколёсный «морок» из соседнего двора.
Но саднящий на лице синяк настойчиво напоминал о видеокамере, точнее, о последней записи на ней. Из желания удостовериться, что всё это мне не приснилось, я скинул шестой файл в ту самую папку. Просмотр в различных плеерах и с увеличением части кадра подтвердил, что ночью мне не померещилось. Водительская дверь действительно была полностью не закрыта, чего ранее с «копейкой» не наблюдалось.
Честно говоря, я даже успокоился. Всё-таки дневной свет способствует рациональному восприятию мира. Это ночью в любой тени видится бездна. И первое, на что я подумал, что ночью кто-то пытался залезть в «копейку». Действовал злоумышленник из праздного интереса, так как какого-либо коммерческого интереса машина представлять не могла. Возможно, это развлекались подростки. Справиться со старым замком у них получилось, а сигнализации в машине, естественно, не было. Допотопный интерьер салона им быстро наскучил и они ретировались, допив свои энергетики или что-то там покрепче.
И ещё я подумал о другом случайном наблюдателе. Таком же как и я, только более решительном. Который, не в силах больше жить с этой загадкой, первым пошёл на активные действия. Странно, но эта мысль вызвала у меня прилив такой удушающей ревности, что я даже подивился силе последней. И эта противоестественная ревность заставила меня одеться и выскочить в соседний двор. Я подошёл к «копейке» так близко, как никогда не раньше приближался. Теперь все её двери были плотно закрыты. Я, как баран перед новыми воротами, стоял напротив старой машины, и ни одной мысли не было в моей голове…
Из ступора меня вывел неясный шум, доносившийся справа. Я обернулся на звук и увидел крайний подъезд соседнего дома, ближайший ко мне. У подъезда кружком столпились несколько старых людей. А в просветы между их старомодными и тёмными одеждами виднелся гроб, расположенный на двух табуретках. Одна из женщин, уже бабушка, стояла у гроба там, где должны были находиться ноги покойника. Она сдержанно перешёптывалась с соседкой слева и искоса бросала на меня недовольные взгляды.
Раздался звук клаксона – к подъезду подъехал пазик, на лобовом стекле которого изнутри был прилеплен лист А4 с надписью «Ритуальные
Мне подумалось, что покойный был совсем одиноким человеком и не было у него ни детей, ни внуков, ни родственников помоложе. В последний путь его пришли проводить старики, такие же как он. И каждый из этих пожилых людей знал, что скоро и за ним или за ней приедет вот такой же пазик и заберёт туда, куда не бывает опозданий.
5
Ритуальный автобус тронулся с места, и я неосознанно подался вслед за ним. Его пыльный бок прополз вперёд, освобождая проход к подъезду, в котором на одного жильца стало меньше. Влекомый собственной инерцией я сделал ещё несколько шагов вперед и, чтобы придать своему движению осмысленность, дошёл до лавки и сел на неё. На крылечке стояла немолодая женщина в домашнем халате и тапочках. Она уже начала поворачиваться, чтобы войти в подъезд, но мы успели пересечься взглядами и рефлекторно поздоровались.
Она подсела рядом. Звали её то ли Марья Сергеевна, то ли Марья Семёновна – я не разобрал – сказывалась бессонная ночь. Оказывается, меня она часто видела и знала, что живу я в соседнем доме. А ещё ей явно хотелось поговорить.
От неё-то я и узнал, что покойного звали Евгений Петрович. Что он был очень хороший человек. Что он был её соседом по площадке и жил в однушке напротив. Что ему было далеко за семьдесят. Что Евгений Петрович был детдомовский – дитя войны, не знавшее своего роду-племени. Что ни жены, ни детей у него не было. Что сорок лет назад приехал он работать инженером на наш механический завод. Что ему несемейному, как ценному специалисту, сразу выделили целую квартиру. Что поселился он напротив их однокомнатной, где они ютились втроём, а сама соседка была тогда ещё ребёнком. Что четыре года назад Евгений Петрович слёг, у него отказали ноги. Что ходили к нему только два человека: соцработник – по графику и она, Марья Сергеевна-Семёновна, – по доброте душевной. Что, правда, иногда заходили бывшие коллеги по работе, но количество их визитов, как и самих визитёров, становилось с каждым разом всё меньше. Что Ольга Николаевна, с которой Евгений Петрович работал в одном отделе на заводе, последний раз приходила с месяц назад и оставила ей номер своего телефона и дубликат ключа от его квартиры. Что Ольга Николаевна сказала, что Евгений Петрович совсем плох и очень её просила заглядывать хотя бы раз в день. Что она, Марья Сергеевна-Семёновна, заходила по два, а то и по три раза в день. Что она подолгу сидела у постели Евгения Петровича с кружкой воды и лекарствами. Что на смертном одре Евгений Петрович признался ей, что всегда и по-доброму выделял её среди других соседей и относился почти по-отечески. Что Евгений Петрович очень хотел, чтобы у неё осталась на память какая-нибудь его вещь. И что гэдээровский ковёр лучше всего для этого подходит. Что она, Марья Сергеевна-Семёновна, всячески от подарка отказывалась, но всё-таки сдалась, ибо грех противиться воле умирающего.
Обрушив на меня шквал этой информации, Марья Сергеевна-Семёновна не дала её толком переварить и тут же попросила об услуге. Речь шла о демонтаже и перемещении в её квартиру того самого гэдээровский ковра. Поначалу я опешил, но потом всё же согласился, предположив, что многолетнее соседство и вверенный ей ключ не дают расценивать ситуацию как мародёрство.
Пока мы поднимались на третий этаж, она забросала меня вопросами: «Не юрист ли я? Нет ли у меня знакомого толкового юриста? Как по закону положено поступать с имуществом, у которого нет хозяев и наследников? Могут ли соседи, чисто теоретически, рассматриваться как дальние-дальние родственники?»