Корабль Древних
Шрифт:
Йама пригнул голову к груди и сжался, как мог. Тут не было машин, чтобы защитить его от убийц. У бандитов, как и у стражников, не было светлячков, но его спасла их собственная нерасторопность. Чтобы основательно поработать дубинками, было слишком мало места, ноги в обуви с мягкой подошвой скорее наносили царапины, а не ломали кости. Тут на Йаму повалился кто-то тяжелый, и это спасло его от самых страшных ударов, а потом стражник выстрелил из пистолета, и нападавшие кинулись наутек.
Двое охранников подняли Йаму на ноги. Оказалось, что на него упал Коронетис. Рубашка на старике порвалась и намокла от крови. Один из
Стражники не пожелали отвечать на его вопросы. Они сняли с него пластиковую петлю и оставили одного в келье. Йама стал массировать кисти. Пальцы у него потеряли чувствительность, побелели и распухли, став вдвое толще. Когда кровь снова побежала по жилам, жгучая боль пронзила руки, Йама счел это добрым знаком. Грудь ныла при каждом вдохе, но не сильно, и Йама решил, что ребра остались целы. Он прикусил язык, а на голове обнаружилось несколько ссадин. Рубашка настолько пропиталась кровью, что липла к коже. Йама ее стянул и пробежал пальцами по бокам и спине: несколько царапин и все, серьезных ран не было. Тогда он догадался, что это кровь Коронетиса.
Он сполоснул рот и Начал мыться, но тут явились два стражника. Они все еще не отвечали ни на какие вопросы, а снова пристроили петлю на его руки и вывели из кельи. В коридоре, как всегда, было пусто. Его провели через большой зал, тесно уставленный множеством столов. Зал выглядел так, словно он опустел лишь несколько мгновений назад: перья брошены на середине предложений, на табличках мерцают ряды иероглифов, кругом стоят чашки с недопитым чаем. В дальнем конце помещения ждали еще стражники. На голову Йамы накинули капюшон, и вынужденная прогулка возобновилась. В какой-то момент его вывели наружу — тело окутал холодный воздух, — а вскоре с него сняли капюшон и петлю с рук. Обернувшись, он успел увидеть, как захлопнулась дверь. Все это случилось меньше чем через час после нападения.
Комната была раза в четыре больше его кельи, а казалась еще просторнее — мебели, кроме узкой кровати, не было никакой. Оплавленная скальная порода стен блестела как стекло, утрамбованная земля служила полом. Комната имела яйцеобразную форму, а в узком ее конце располагался застекленный иллюминатор, через который потоком врывался солнечный свет.
Он обнаружил кран, оттуда едва сочилась ржавая ледяная вода, снял брюки и, как сумел, смыл со своего израненного тела кровь Коронетиса. На зачехленном полосатом матрасе лежало серое одеяло, Йама накинул его на плечи, встал на колени у окна и долго смотрел на синее небо. Прижав исцарапанное лицо к холодному стеклу, он мог увидеть кусочек крутого горного склона, усеянного мешаниной черных скал. Чахлые деревья цеплялись корнями за камни, протягивая ветки в одну сторону. В округлость окна бился ветер, временами туда-сюда проносились птицы, ныряя и поднимаясь в воздушных потоках над хребтом каменистой осыпи.
Йама обломал ногти, пытаясь открыть стекло, но оно было глубоко утоплено в гладкой поверхности скалы. Оно не разбилось и не треснуло, даже когда он стал бить в него ногой — в результате только оцарапал пятку. Он начал подкапывать плотно утрамбованную землю у нижнего оконного отверстия, когда дверь распахнулась и в комнату вошел врач в сопровождении двух стражников. Хирург проверил конечности Йамы,
Когда стражники заперли дверь снаружи, префект Корин сел на край кровати. Йама остался стоять у окна. Его очень смущало, что под тонким одеялом на нем ничего нет, он совсем голый.
— Как дела у Коронетиса? — спросил он.
— Он мертв. Так же, как нападавшие.
— Значит, в вашем Департаменте нет единого мнения обо мне. Это успокаивает.
— Это был не заговор. Они просто хотели отомстить за то, что ты ослепил их товарищей. Ты не пытался защищаться, почему?
— Мне кажется, одному я сломал нос.
— Ты знаешь, о чем я говорю, мальчик.
— Я твой пленник, а не твой слуга. Я не обязан объяснять свои поступки.
— Ты — пленник Департамента. Я нахожусь здесь, потому что именно я доставил тебя в Из. Я все еще несу за тебя ответственность. Ты мне не веришь, но в глубине души я стремлюсь защитить твои интересы.
Йама улыбнулся. Это причинило ему боль.
— Значит, ты вынужден терпеть наши разговоры, как наказание?
— Это мой долг, — ответил префект Корин. — Точно так же, как задание привезти тебя в Из.
— Это тебе не удалось, как не удалось схватить меня хитростью. В конце концов, пришлось применять силу. Вероятно, ты исполняешь свой долг не очень хорошо.
Префект Корин улыбался редко, но сейчас он улыбнулся. Лишь на мгновение, так что его замороженный взгляд не стал ни на йоту теплее.
— Однажды я тебя потерял, — сказал он, — но все равно ты здесь. Если бы я был суеверен, то сказал бы, что это судьба и что наши жизни кем-то связаны. Но я не суеверен, и они не связаны. Я выполняю свой долг. У тебя тоже есть долг, Йамаманама. Ты знаешь, в чем он, но сопротивляешься. Не могу понять, почему ты такой неблагодарный. Твой приемный отец — один из столпов Департамента, то есть в каком-то смысле тебя воспитал Департамент. Он дал тебе образование и выучку, а ты не желаешь признать своих обязательств. Ты полагаешь, что твоя воля сильнее коллективной воли Департамента. Поверь, ты ошибаешься.
— Я не знаю, что тебе от меня надо. — Молчание. Йама поправился: — Что надо Департаменту.
Префект Корин задумался. Наконец он произнес:
— Тогда ты здесь останешься надолго. И твои друзья тоже. Дело не в том, что ты знаешь, а в том, что умеешь.
— Мне жаль, что Коронетис убит. Он этого не заслужил.
— Те, кто на тебя напал, тоже не заслужили. Они были еще совсем мальчишки, и при этом мальчишки глупые, однако хитрые. Их единственная ошибка в том, что верности друзьям в них было больше, чем верности Департаменту.
Йама спросил:
— Ты хотел, чтобы они меня убили?
— Ты чудовище, мальчик. Ты этого сам не знаешь, но ты — чудовище. У тебя больше могущества, чем следует иметь отдельному человеку, и ты пользуешься им без всякой цели. Ты даже толком не знаешь, как его правильно применять. Ты отказываешься служить, и единственная причина этого гордость. Ты мог бы помочь выиграть войну, в этом единственная причина, почему тебя оставили в живых. Многие сочли, что ты должен умереть, я с этим не согласился, и вот ты пока жив, но я не смогу тебя вечно защищать. Особенно если ты будешь продолжать сопротивление.