Коричневые тени в Полесье. Белоруссия 1941-1945
Шрифт:
Оставшиеся без своих офицеров солдаты батальона были собраны в районе местечка Альбертсдорф (Восточная Пруссия). Здесь их в октябре 1944 года и посетил Кушель, который был очень обеспокоен рассказом белорусских офицеров. Командир одной из рот, немецкий СС-гауптштурмфюрер, очень обрадовался приезду эмиссара БЦР и попросил его поднять боевой дух личного состава батальона, который очень упал. На вопрос Кушеля, как это могло произойти и почему в ротах нет белорусских офицеров, немец дал невразумительный ответ. Как и в предыдущих конфликтах, он обвинил во всем белорусов, которые не хотели подчиняться немецким инструкторам. Чтобы выяснить истинное положение дел в батальоне, Кушель, с согласия немецкого руководства, собрал его личный состав и обратился к нему с речью. В последующем затем разговоре с белорусскими солдатами и унтер-офицерами выяснилось, что больше всего они желают возвращения своих офицеров и просят в лице Кушеля весь БЦР приложить максимум усилий для этого. Однако просьба эта так и осталась невыполненной.
В этот период в батальоне еще оставалось около 600
• одна рота (85 человек) оказалась в Лебрехсдорфе;
• одна рота (89 человек) оказалась в Нихачеве;
• две роты (260 человек) оказались в Лесляу;
• одна рота (112 человек) оказалась в Триесте (?);
• один взвод (21 человек) оказался в Берлине{246}.
Позднее, в декабре 1944 — январе 1945 года, эти подразделения батальона были включены в состав 1-й Белорусской гренадерской бригады войск СС, речь о которой пойдет ниже.
В принципе, на этом можно было бы поставить точку в истории 13-го белорусского батальона. Однако рассказ о нем будет неполным, если мы не вспомним о судьбе лейтенанта Антона Бандыка и тех людей, которым все-таки удалось уйти с ним в Августовские леса. По версии современных белорусских историков Сергея Ерша и Юрия Грибовского, они не пропали без вести, а создали националистический партизанский отряд, с целью развернуть в дальнейшем боевые действия в тылу наступающей Красной Армии. Тем не менее этот отряд действовал самостоятельно очень недолго. Так, из документов польской Армии Крайовой (отчет отряда 1-го уланского полка от 25 февраля 1945 года) известно, что 14 июля 1944 года на его сторону перешла группа бывших «белорусских эсэсовцев» — примерно 4 офицера, 19 унтер-офицеров и 90 рядовых. Интересно, что поляки в своем отчете поспешили поставить себе в заслугу этот переход. Якобы в данном случае сработали листовки АК!? Поверить в это трудно. Как мы уже убедились, мятеж в батальоне произошел в конце июня, а к полякам люди Бандыка перешли только через две недели. Вероятнее всего, белорусы встретились с ними уже в лесу.
Поляки приняли формирование Бандыка, но не оставили его самостоятельной боевой единицей. На основе этой неполной роты был сформирован отряд «Шчапа» под командованием подпоручика Станислава Кота. Теперь новый отряд состоял из 60 человек и действовал в районах Саенек — Августов и Балинка — Кольница — Августов. Так как люди Бандыка были довольно хорошо подготовлены, руководство АК кинуло их в бой буквально уже на следующий день — 15 июля. Из документов известно, что в этот день отряд «Шчапа» разоружил пост немецкой железнодорожной охраны на станции Саенек, захватив оружие, боеприпасы и 7 пленных. В тот же день партизаны сделали засаду на шоссе Саенек — Липск, в результате чего им удалось уничтожить четыре немецкие автомашины. О том. что эти операции были действительно удачными, свидетельствует тот факт, что ни белорусы, ни поляки не понесли никаких потерь и вполне благополучно отошли на свою лесную базу. В дальнейшем, после того как вышел приказ о расформировании АК, все партизаны этого отряда были демобилизованы и распущены по домам.
Эти документы в целом проливают свет на судьбу мятежной роты 13-го белорусского батальона. Но не до конца. До сих пор неизвестна судьба самого лейтенанта Антона Бандыка и остальных (более чем полусотни) бывших белорусских эсэсэовцев. На этот счет есть несколько версий. Либо поляки раскидали их по другим отрядам, либо они вернулись обратно к немцам, как лейтенанты Мохарт и Дрозд, либо, что тоже весьма вероятно, оставшиеся белорусские солдаты и офицеры стали организованным порядком пробираться в восточную Белоруссию. Как бы то ни было, каждая из этих версий имеет одинаковое право на существование. С уверенностью можно сказать только об одном: возможность присоединения к советским партизанам бывшие добровольцы СД даже не рассматривали{247}.
Следует сказать, что 13-й батальон не являлся единственной частью, созданной под эгидой СД. Так, в 1943 году было организовано еще одно подобное формирование — рота, несшая охрану Калдычевского лагеря, находившегося в ведении Барановичского СД. В последнем, кстати, также имели место недоразумения между немецким кадровым персоналом и белорусскими добровольцами, которые хорошо характеризуют их взаимоотношения. Начальником лагеря являлся СС-штурманн Ёрн, которому подчинялся командир белорусской роты лейтенант С. Бобка. По свидетельству последнего, уже только то, что «этот примитивный человек с одной лычкой [51] » имел над ними и всем лагерем такую власть, очень раздражало белорусов. К тому же Ёрн часто вмешивался во внутреннюю жизнь роты и публично, даже перед заключенными, бил полицейских. Однако, как выяснилось, делал он это не потому, что был самодуром или садистом, каких, как мы видели выше, было достаточно. Как известно, в добровольческие формирования шли служить разные люди. Не была исключением и эта рота СД. Думая, что им теперь все позволено, некоторые из ее членов издевались над заключенными, в большинстве своем евреями. Ёрн же являлся типичным немецким службистом и не терпел беспорядка и своеволия {248} .
51
Одна лычка — знак различия на петлице СС-штурманна.
Всего же за период с 1942 по 1944 год было создано еще, минимум, две роты (в Вилейке и Минске) и несколько более мелких формирований. Как и предыдущие части, они предназначались для выполнения охранных и карательных функций.
Немецкий исследователь Бернхард Кьяри отмечал, что «в советской литературе полицейские вместе с бургомистрами олицетворяли предательство своего народа»{249}.
Однако из лагеря националистов звучат не менее серьезные обвинения. Так, эмигрантский писатель Константин Акула утверждал, что когда «белорусский народ говорил о полиции, то с особенной неприязнью выговаривал слово «черная». Под этим словом простые люди подразумевали не только цвет униформы, но и все самое, можно сказать, грязное, предательское, фальшивое, чужое и враждебное»{250}.
Другой же белорусский националист Степан Шнек вспоминал, что главными особенностями полиции в Слуцком округе было то, что «она и по принципам своего создания, и исключительно по белорусскому личному составу, и по характеру своего применения была полицией от плоти и крови своего народа»{251}.
Почему же можно прочесть такие полярные мнения?
Из всего сказанного выше ясно, что полиция была наиболее неоднородной частью белорусских коллаборационистских формирований. В принципе, когда упоминают это собирательное название, то под ним надо подразумевать несколько самостоятельных подразделений. Одновременно, это были наиболее массовые формирования, которые применялись немцами на всей территории Белоруссии. Именно поэтому полиция и получила такую неоднозначную оценку.
Если не учитывать советскую точку зрения, согласно которой все, кто шел служить в полицию, уже автоматически не могли считаться порядочными людьми, то можно выделить две основные причины, по которым ее личный состав мог вызывать неприязнь у местного населения.
В первую очередь, это пресловутый национальный вопрос, которому выше было уделено уже достаточно внимания. Здесь мы остановимся только на его влиянии в деле создания и использования белорусских частей охраны правопорядка. Как известно, перед началом войны на территории Белоруссии проживало несколько крупных национальных групп, которые, наряду с коренным населением, также играли значительную роль. На западе это были поляки, а на востоке — русские. Когда немцы стали организовывать местную администрацию и вспомогательную полицию, то первоначально они делали это на добровольной основе и по своим планам, «совершенно не советуясь с местными белорусскими организациями или авторитетными лидерами белорусского актива». Поэтому в Западной Белоруссии в полицию «просто массово» стали вступать поляки, причем создавалось впечатление, что у них была какая-то своя цель. Немцы охотно принимали их, так как среди местных поляков было много тех, кто знал военное дело, а часто и немецкий язык. Поляки быстро захватили в свои руки всю администрацию и весь аппарат вспомогательной полиции почти во всех западных районах генерального округа и с его помощью начали уничтожение белорусских националистов, представляя их перед немецкими властями скрытыми коммунистами [52] . Нередко полицейские формирования, состоявшие из поляков, участвовали в карательных акциях против белорусского мирного населения. Выше уже было показано, что эта борьба наложила свой отпечаток на почти все стороны политической жизни в этой части оккупированной Белоруссии. Не могла она не затронуть и военную сторону. И борьба за придание местной администрации и полиции «белорусского вида» была кульминацией того белорусско-польского конфликта, который имел место на территории генерального округа в 1941–1944 годах.
52
Следует сказать, что борьба польских националистов против своих белорусских оппонентов не носила характер исключительно этнической или религиозной вражды. Многие поляки — начальники оккупационной администрации и полиции — считали белорусских активистов предателями Польши.
Каковы же были результаты этого конфликта применительно к интересующей нас теме? Следует сказать официально победа осталась за белорусскими националистами. Так, по словам современного белорусского историка Юрия Грибовского, к 1943 году им удалось белорусифицировать практически всю местную администрацию от района и ниже. Кроме того, под белорусское влияние попало почти все народное образование. В целом, к этому периоду доля участия националистов в управленческом аппарате увеличилась с 30 до 80%. Справедливости ради стоит отметить, что такой высокий процент появился не без помощи немцев (как в центре, так и на местах). Здесь совпали два одновременных (но параллельных) события. Во-первых, так называемая «польская акция» немецких карательных органов по удалению активных поляков из органов управления в Польше и на территориях расселения польского этноса. Финалом этой акции должно было стать поголовное физическое уничтожение всех тех, кого принято называть элитой нации. Во-вторых, быстрой белорусификации местного самоуправления поспособствовало начало политики генерального комиссара Вильгельма Кубе. В исторической литературе эта политика получила название «Белоруссия для белорусов»{252}.