Корниловъ. Книга первая: 1917
Шрифт:
В Могилёве и раньше крутились разного рода авантюристы, прожектёры и полусумасшедшие спасители нации, но теперь их количество начало превышать все разумные пределы. Все пытались пробиться на приём к Верховному, предложить свои безумные идеи вроде какой-нибудь чудо-пушки или дополнительной мобилизации, но даже если им удавалось пройти каким-то образом сквозь заслон из георгиевцев, то внутри охрану несли туркмены, которым был дан приказ заворачивать всех, даже если человек представлялся родным братом Корнилова.
Вместо того, чтобы тратить время на всяческих проходимцев, Верховный Главнокомандующий работал, не покладая рук, в режиме бешеного принтера издавая всё новые и новые приказы, которые, по его
Почти всех командующих фронтами Корнилов заменил согласно своему разумению, хотя вернуть Юденича на Кавказский фронт не удалось, правительство воспротивилось изо всех сил. Вместо него пришлось назначить генерала Май-Маевского, против которого министерство возражать не стало. На Северный фронт получилось протолкнуть Каледина, на Юго-Западный — генерала Деникина, но поставить Маркова во главе Западного фронта тоже не получилось, его кандидатуру сходу отвергли по причине «молодости и неопытности». Барона Врангеля, который был всего лишь генерал-майором, туда тоже никак не получалось поставить, штабные интриганы сразу же начали бы распускать слухи, что Верховный тащит наверх свою клику с Юго-Западного фронта. Пришлось назначать на Западный фронт Клембовского, который до этого командовал на Северном.
Хотя бы в этом историю удалось перевести на другие рельсы, пусть даже с неизвестным пока результатом. Ему нужны были надёжные и твёрдые генералы, не боящиеся ответственности за жёсткие решения, потому как фронт продолжал сыпаться, а русская армия продолжала отступать. Возможно, эти назначения подействуют с точностью до наоборот, ещё сильнее разваливая армию, которая осмелится на вооружённый бунт как противодействие жёстким мерам, но Корнилов надеялся, что этого не произойдёт.
Солдатская масса его недолюбливала, это он прекрасно понимал, и многие генералы, предпочитающие заигрывать с комитетами, разделяли это мнение, уповая на революционную сознательность простого солдата. Однако Верховный знал, во что выльется потакание комитетам и демократизация. В конце концов, даже Троцкому для восстановления дисциплины в РККА пришлось использовать заградотряды и децимации.
Поэтому Корнилов сразу взял курс на восстановление дисциплины не только в окопах, но и в тылу, среди запасных батальонов и на железной дороге. Ещё одной крупной, если не самой главной, промашкой прежнего руководства он считал тот факт, что отправка на фронт здесь считалась наказанием для солдата. Неудивительно, что с фронта массово бежали, а эшелоны с пополнением приходили пустыми, потому что солдаты дезертировали, не успевая даже добраться до расположения части. Поэтому генерал распорядился создать железнодорожные и строительные части, в которые и намеревался отправлять бунтовщиков. Чтобы их оружием становились лопаты и ломы, а не винтовки и пулемёты, а тяжёлая каторжная работа начисто отбивала все крамольные мысли. Чтобы в армии появились места пострашнее фронта, потому как сейчас сидящему в окопе солдату терять было уже нечего.
Вместе с этим Корнилов запустил масштабные проверки в службе тыла, чтобы именно оттуда набрать первых кандидатов в штрафники. Ещё и ввёл равную ответственность за преступления для солдат и офицеров, так что копать будущий Беломорканал мог отправиться кто угодно. Туда же будут отправляться и не желающие ехать на фронт запасники, чтобы у них была альтернатива — фронт, почёт и уважение или же тяжёлый труд на благо Родины.
Комитеты и политическая агитация среди солдат были запрещены одним из первых приказов Верховного, меры, принятые на Юго-Западном фронте, теперь распространялись на всю действующую армию. Пришлось, правда, опять идти на компромисс с правительством, сохранив комитеты на уровне рот и ограничив их поле деятельности исключительно культурными и хозяйственными вопросами. Однако митинговать и обсуждать приказы командования всё равно запрещалось.
Каждый день в Ставке проходили совещания, как с армейскими чинами, так и гражданскими, как, например, с министром путей сообщения и министром продовольствия. Снабжение в действующей армии хромало на обе ноги, и Корнилов требовал навести порядок на железной дороге. По его мнению, дисциплина в тылу и на железной дороге должна была быть установлена такая же строгая, как и на фронте.
Вот только задача осложнялась тем, что для распространения подобных мер на тыл, железную дорогу, военные предприятия и вообще за пределы армии необходимо было согласие правительства. То есть, все эти непопулярные меры должен был утвердить Керенский, тем самым снова демонстрируя свою слабость и подчиняясь главковерху. И это уже было поле интриг, а не поле битвы.
Так что генерал ожидал ожесточённого сопротивления со стороны Керенского, который всеми способами будет затягивать дело. Значит, Верховному необходим мощный союзник в правительстве, и таким мог бы выступить Савинков, перешедший теперь на должность в военном министерстве, но доверия он не вызывал.
В составе Временного правительства вообще не было никого, кто вызывал бы хоть какое-то доверие. Более того, Корнилов подозревал, что среди нынешних министров есть и немецкие, и английские шпионы, и это его не на шутку тревожило. Подобные кадры, конечно, имелись и в той России, которую Корнилов знал сто лет спустя, но там они все находились под колпаком контрразведки. Здесь же контрразведка хоть и арестовывала регулярно членов Петросовета (которых тут же освобождал из-под стражи Керенский), дотянуться до министров она всё же не могла.
Значит, опираться придётся всё-таки на Савинкова, который и сам ведёт собственную игру. Этот усатый жук мог воткнуть нож в спину с равной вероятностью и Корнилову, и Керенскому, в зависимости от политического момента, и всецело полагаться только на него было нельзя. Ситуация вообще напоминала Корнилову мексиканскую дуэль или скорпионов, запертых в банке. Каждый из них троих уравновешивал эту ось, и стоит лишь чуть-чуть нарушиться сложившемуся хрупкому равновесию, как вниз полетят все трое.
Вот только у Верховного Главнокомандующего имелось несколько важных преимуществ. За ним стояло высшее командование и армия, пусть не вся, но довольно большая её часть. И в политических кругах его считали недалёким сапогом, этаким болваном в фуражке, честным и прямым, как солдатский штык. До недавнего времени, пожалуй, именно так оно и было.
Зато теперь он окружал себя верными людьми и готовил почву для будущего захвата власти, стараясь оставаться в тени. Не все, впрочем, решались поддержать Верховного делом, а не только словом. Полковник Дроздовский, например, наотрез отказался покидать фронт и поступать в распоряжение Верховного, а приказывать и насильно переводить его в распоряжение Ставки Корнилов не стал. Понимал, что убеждённый монархист Дроздовский до сих пор считает его революционером и нарушителем присяги.
Даже Хан, по-собачьи преданный Корнилову, подал вдруг прошение вернуться в полк, и его пришлось вызвать на разговор.
— Ваше Высокопревосходительство! Желаю дать возможность и другим офицерам полка послужить вам, — произнёс корнет, вытягиваясь смирно перед генералом и присутствовавшим тут же полковником Голицыным.
Корнилов взял рапорт, поданный им, и медленными чёткими движениями порвал его на аккуратные ровные клочки.
— Нет, Хан, кроме вас я не желаю никого видеть на этом посту. Я вам верю. А если вы верите мне, то прошу вас остаться и продолжить службу, — сказал Верховный. — Владимир Васильевич, ради Бога, узнайте, не обидел ли кто нашего Хана? Вас ведь никто не обидел?