Коробка в форме сердца
Шрифт:
Она нахмурилась, что-то вспоминая, потом озадаченно глянула на него.
– Мне казалось, ты берешь аккорды правой.
– Теперь да.
Она смотрела на него во все глаза.
– Ну, я приспособился брать их правой рукой, пока левая заживала, а потом не стал переучиваться обратно.
– Было трудно?
– Как сказать. Я не знал наверняка, заживет ли лева рука настолько, чтобы я снова смог брать ею аккорды. Выбор был простой: либо учиться играть правой, ли забыть о гитаре. А забыть о гитаре гораздо труднее.
– А где была твоя мама, когда это случилось?
– Не помню.
Ложь.
– Все в прошлом. Поменяв руки, я стал играть еще лучше. Но в первый месяц я извлекал из гитары нечто невообразимое, пока мне не объяснили, что надо заново настроить гитару. Потом дело быстро пошло на лад.
– И ты доказал кое-что отцу, верно? – Он ничего не ответил. Анна снова всмотрелась в его ладонь, сжала пальцами запястье.
– Ваши пути пересекутся. Ты увидишь его еще раз. Своего отца.
– Никогда. Я не видел его тридцать лет. Его больше нет в моей жизни.
– Еще как есть. Он присутствует в каждом дне твоей жизни.
– Забавно. Вроде бы сегодня мы отменили прием у психиатра.
Анна, не обращая внимания на его последние слова, вглядывалась в его руку.
– У тебя пять линий удачи. Ты удачливее кошки, Джуд Койн. Вероятно, мироздание расплачивается с тобой за то, что сделал тебе отец. Пять линий удачи. Тебе будет везти всю жизнь, до конца дней ты не истратишь своего счастья. – Она отпустила его руку. – Эта борода, кожаная куртка, большие черные сапоги, большая черная машина. Кто прячется за всем этим? Тот, кого очень сильно и несправедливо обидели.
– Кто бы говорил, – сказал Джуд. – У тебя осталась хоть одна часть тела, куда ты не воткнула булавку или сережку? – У нее были проколоты уши, язык, один сосок, половая губа. – Ты-то кого хочешь отпугнуть?
Последний раз Анна гадала ему по руке за несколько дней до того, как Джуд собрал ее вещи и отослал домой. Однажды ранним вечером он увидел из окна кухни, что она идет к гаражу под холодным февральским дождем, одетая лишь в черную майку и черные трусики. Ее голое тело пугало своей бледностью. Когда он ее догнал, девушка забралась в собачью будку – крытую часть загона, что находилась внутри гаража. Там Ангус и Бон прятались от непогоды. Она сидела на земле, перепачканная в грязи. Неподалеку, тревожно поглядывая на Анну, суетились собаки.
Джуд на четвереньках пробрался в будку. Он злился на Анну, за последние два месяца она до смерти утомила его. Он устал говорить с ней, устал слышать равнодушные односложные ответы, устал от ее смеха и слез без причины. Любовью они давно уже не занимались. Сама мысль об этом стала ему противна. Анна не умывалась, не одевалась, не чистила зубы. Ее светлые волосы медового оттенка превратились в крысиное гнездо. Когда пару раз они пытались заняться сексом, странные нездоровые просьбы Анны отбивали у Джуда всякое желание. Вообще-то он всегда был готов приправить традиционный секс забавами поострее: он связывал девушку, когда она не
В будке Анна села на корточки, держа в одной руке иглу, и целеустремленно, сосредоточенно колола большой палец другой руки. На подушечке пальца выступали крупные капли крови, яркие, как драгоценные камни.
– Какого черта ты делаешь? – воскликнул Джуд, безуспешно пытаясь скрыть гнев.
Он схватил ее за руку, чтобы она перестала ранить себя. Анна уронила иглу в грязь, потом свободной рукой разжала его ладонь, развернул к себе и склонилась, разглядывая линии. Ее глаза, окруженные темными кругами, лихорадочно блестели. Она спала не больше трех часов в сутки.
– Твое время истекает так же быстро, как и мое. Я принесу тебе больше пользы, если меня не станет. Меня уже нет. У нас нет будущего. Кто-то собирается причинить тебе боль. Кто-то хочет лишить тебя всего. – Она подняла глаза, чтобы посмотреть ему в лицо. – Ты не в силах противостоять ему. Ты будешь бороться, но победить не сможешь. Тебе не выиграть. Все хорошее, что есть, в твоей жизни, скоро закончится.
Ангус жалобно заскулил и втиснулся между ними, зарылся носом у Анны между ног. Она улыбнулась – первая улыбка за целый месяц – и почесала овчарке за ухом.
– Зато у тебя есть собаки, – сказала она.
Джуд высвободился из ее рук, обхватил за плечи, поставил на ноги.
– Я не верю тому, что ты сейчас наговорила. Ты уже трижды предсказывала мое будущее, и каждый раз выходило по-другому.
– Я знаю, – согласилась она. – И все-таки эти три гадания верны.
– Зачем ты колола себя иглой? Для чего?
– Я так делаю с самого детства. Два-три укола, и плохие мысли уходят, голова проясняется. Это как ущипнуть себя во сне. Понимаешь? Боль пробуждает. Или напоминает о том, кто ты такой.
Джуд понимал.
Анна подумала секунду и добавила:
– Хотя в последнее время мне это не помогает.
Джуд вывел ее из загона. Она снова заговорила.
– Не знаю, зачем я сюда пришла. Да еще в одном белье.
– Мне тоже хотелось бы понять это.
– Ты когда-нибудь встречался с такой ненормальной, как я? Джуд, ты меня ненавидишь? У тебя было много девушек. Скажи мне честно – я хуже всех? Был кто-нибудь хуже?
– Почему ты все время задаешь эти дурацкие вопросы? – спросил он.
Они шли через двор в дом. Дождь не закончился, и Джуд распахнул свой плащ, накрыл им тонкое дрожащее тело Анны и прижал ее к себе.
– Лучше я буду спрашивать, чем отвечать, – сказала она.
Джуд проснулся в начале десятого. В голове у него звучала мелодия, отдаленно напоминающая старинный религиозный гимн южных штатов. Он столкнул Бон с кровати – ночью собака потихоньку перебралась с пола к ним, и откинул одеяло. Сидя на краю матраса, Джуд снова и снова проигрывал в уме мелодию. Он старался вспомнить, где слышал эту песню, как она называется, какие в ней слова. Однако, как ни старался, ничего не вспомнил, да и не мог вспомнить: такой мелодии раньше не существовало, он только что сочинил ее. У нее нет названия пока он не придумает его.