Короче, Склифосовский! Судмедэксперты рассказывают
Шрифт:
— А где же рентгенограммы?
Девочка, решив, что этот вопрос адресован к ней, помолчав пару секунд, живо вскакивает со стула, разводит ручки и на полном серьезе говорит:
— А х… их знает…
Далее — немая сцена с отпадением нижней челюсти у доктора и медсестры, затем — всеобщее и дружное ржание… Представили? Мы потом все оставшееся время цитировали этот ответ!
Тут же заржавший Серега Бурков — а иначе как ржанием его смех и не назовешь, — держась руками за живот, проговорил:
— Мы…тоже… будем… цитировать, точно будем, а дальше х… его знает. — И громкие раскаты уже всеобщего смеха заполнили комнату!
Когда отсмеялись, Вадик, вытирая слезы с глаз,
— Как вы знаете, в медицине есть закон «парных случаев» — закон неофициальный, но тем не менее исправно действующий и в нашей профессии. Такое совпадение случилось и в тот раз. Через пару дней после этого случая мне следователи назначают еще одну экспертизу — естественно, по другому делу. Фабула: папа пришел домой пьяненький и взялся играть с дочкой, примерно такого же возраста, что и предыдущая. И в частности, он начал ее подбрасывать вверх. Папа бросает и ловит, девочка с папой радуются, и все смеются, все довольны. И все бы хорошо, но этот… с позволенья сказать, папа один раз девочку поймать не сумел, и она чувствительно ударилась левым бочком. Девочка поплакала и через полчасика вроде успокоилась. Мама папе, конечно, высказала все, что о нем думает, и даже больше. А уже ночью у девочки так разболелся животик, что вызвали «Скорую помощь». В больнице ее осмотрели хирурги, заподозрили разрыв селезенки и ночью же прооперировали.
На следующее утро мне принесли постановление о производстве экспертизы, и следователь попросил сходить осмотреть девочку в больнице. Как вы, коллеги, знаете — тяжкий вред, он и сейчас, и через месяц будет таковым и никуда не денется. Но, как говорится, в «каждой избушке свои игрушки», то есть, несмотря на общность правил производства экспертиз, везде имеются свои легкие прибамбасы и свои привычки. Вот и в этом районе было принято осматривать таких потерпевших еще в больнице. Я не стал особо-то спорить — не переломлюсь! — и пошел в реанимационное отделение побеседовать с доктором и сделать вид, что посмотрел девочку.
Поднялся, значит, туда и нашел доктора:
— Коллега, мне надо бы поговорить о вашей больной и глянуть на нее. Как это сделать?
— Так… какая больная, вы говорите?
Ну я назвал фамилию девочки. Реаниматолог, услышав, тут же засмеялся. Знаете, одни люди ржут, как лошади — типа, как он, — и Вадик показал на Буркова, — а есть те, кто смеется беззвучно, но очень заразительно. Я, не зная причины этого смеха, тоже засмеялся: уж очень заразительно доктор это делал, аж на диван повалился. Отсмеявшись, он рассказал:
— Девочку оперировать начали примерно в 4 ночи. Операция технически не сложная, но под общим наркозом. И после операции, когда девочка пришла в себя, я ее повез в реанимационную палату. Девочка на каталке лежит спокойно, мы о чем-то по дороге разговариваем. Когда я ее перекладывал на койку, она сказала:
— Дядя, а ты посидишь со мной?
— Конечно, маленькая, обязательно посижу. Больно?
— Да нет, не очень… только спать хочется. Дядя, а ты мне расскажешь сказку?
— Ну, конечно, расскажу, а какую?
Девочка начала мне пояснять, о чем хочет услышать, но вдруг, прервавшись на полуслове, стягивает с ножек простыню, поднимает одну ножку и просит:
— Дядя, посмотри, что там за х…я ко мне прицепилась, — и показывает на промежность, где стоит катетер в мочевом пузыре! Полный отпад!!!
Вот такие случаи рассказал нам Вадик Соколов и добавил, что он потом весь месяц, вспоминая эти случаи, смеялся так, что сидел весь розовый в красную полоску!
Лихие 90-е
— Лихие 90-е, говорите? — задумчиво сказал молчавший до сих пор Виталька Кондратьев. —
— Давай, Вит, повествуй, — опять распорядился Биттер.
— Это случилось летом 1995 года. Оригинальничать не буду и начну как все: утром, придя на работу, я обнаружил… Хотя нет, вру, не совсем так было. Все началось накануне вечером, когда я ехал из города на своей новой «девятке», что купил всего-то за месяц до этого. Представьте: летний вечер, время около 21-го часа, дорога пустая, асфальт недавно уложен, погода отличная, небо безоблачное. В открытые окна врывается ласковый ветерок, играет музычка. Удовольствие сплошное. И вот километра за два до моего района увидел, как автокраном грузят в «КамАЗ» консервную банку, на которую наступил сапогом здоровенный дядя-великан, не иначе, и лишь потом я понял, что это была покореженная до неузнаваемости легковушка, вроде даже как импортная. И наверняка никого живых в такой смятой машине остаться не могло. Немного, и исключительно про себя, я позлорадствовал в адрес своего соседа-эксперта, которому завтра светит совсем непростая работенка. ДТП-то на его территории произошло! От этой мысли настроение заметно улучшилось. Как говорится, все слабости да грехи человеческие! Вот, наверное, за такие мысли уже через пяток километров последовало наказание: я вспомнил, что сосед именно с завтрашнего дня находится в очередном отпуске, и труп — если он есть, конечно — непременно отправят мне! Ну вот, а дальше-то и было как всегда. Вернее, утром, как всегда, я пришел на работу, а вот там-то все пошло не как всегда.
Вся территория у морга была обставлена разнообразными машинами: пара «девяток», пара «мерсов» и непременный черный «бумер» с тонированными стеклами! В машинах и возле них переминались стайки крепких парней: кто — в спортивных костюмах, кто, несмотря на жару, в кожанках, ну и пара ребят в недавно вошедших в моду малиновых пиджаках.
— Доктор… вы доктор? — спросил один из пиджаков.
— Да.
— Нам бы дельце одно с вами перетереть надо.
Я оглядел его. Высокий, хоть и худой парень лет тридцати, может, чуть больше: спокойное лицо, колючие с прищуром глаза, на шее — толстенная цепяра «из желтого металла», массивные «гайки» на пальцах.
— Ну, пойдем… перетрем.
Вместе зашли в отделение.
— Тетя Нина! — крикнул я санитарочке, открывая дверь кабинета. — Как там у нас насчет чая?
— Сейчас, Виталий Иванович, несу…
— Две кружки, — попросил я ее. — Вы будете? — спросил я у Пиджака.
— Не, не буду!
— Одну кружку! — опять крикнул я в коридор и, надев халат, сел на свое место. Пиджак, усевшись в кресло для посетителей, сказал:
— Горе у нас, доктор! Вы, наверное, в курсе? Наш братан вчера разбился на машине, и его к вам привезли. Через полчасика придет из города наша машина, и мы заберем его. Вы нам справочку успеете выписать? Задержки не будет?
— «Не будет»! Мне его вскрывать не менее полутора часов, а пока санитарка его оденет, я и выпишу «справку».
— Доктор, ты че, не догоняешь? — перебил Пиджак. — Нам его по понятиям вскрывать нельзя, западло это! Фуфло! Ты там напиши, че тебе надо, заполни, какие положено, бумажки… ну будто ты его вскрыл, а мы уж тебя не обидим, — и он аккуратненько положил на стол пачечку долларов.
— Здесь ровно тысяча баксов, — самодовольно сказал он.
— Знаешь, — сказал я, отодвигая деньги, — ты живешь по понятиям, а я — по существующим законам! Поэтому будем делать по-моему, а не по-твоему. Вскрывать — будем!