Король Аттолии
Шрифт:
– И они не заметили, что он не хранит преданность ни одной из сторон?
– Они и не пытались заметить. – Костис примолк, размышляя. – Или боялись попасть к нему на язычок. Он может жестоко отомстить любому, кто посмеет ему возразить. Филологосу не нравятся все эти розыгрыши. Он наследник своего отца, а не какой-то младший сын, но Седжанус ловко дергает всех за ниточки. Умелый кукольник.
– И короля тоже он дергает за ниточки?
– Короля? – Костис опять зевнул. – Ну он хотя бы сопротивляется. Всегда старается поступать наперекор Седжанусу, но, по-моему, часто даже не
– Седжанус сильно рассердился?
– Только расхохотался. Он всегда смеется, даже если шутят над ним.
– А что делает король, когда шутят над ним?
Костис прикрыл рукой глаза.
– Сначала делает вид, будто не замечает. Но у него на лице написано, как он зол. Потом вызывает бедного гвардейца Костиса Орментьедеса и вынимает из него душу.
– Бедный Костис, – улыбнулся Арис.
– Еще бы не бедный. И знаешь, что самое трудное?
– Что? – сухо спросил Арис.
Костис улыбнулся его тону:
– Помнить, что он все-таки король и я не имею права свернуть ему шею.
– Может, он займется братом Седжануса и оставит тебя в покое.
– Уж скорее бы, – с жаром ответил Костис.
Братом Седжануса был Эрондитес Младший по прозвищу Дит. Он был старшим сыном, а потому наследником. Их отец считался давним врагом королевы, а Дит – ее самым рьяным сторонником.
Дит был поэтом и музыкантом. Именно ему приписывали авторство непристойной песенки, широко разошедшейся при дворе и в гвардии. Костис узнал об этом нынче вечером в столовой. Мелодия была из тех, что накрепко застревают в голове, припев повторялся снова и снова. Безупречным классическим пентаметром излагались похождения незадачливого короля в первую брачную ночь, и Костису приходилось все время быть начеку, чтобы ненароком не начать ее насвистывать в присутствии короля.
– И вообще, я бы, конечно, пожелал Диту всех бед, – сказал Костис, – если бы не знал, что Седжанус будет счастлив видеть, как его старшего брата четвертуют и вешают.
Седжанус вел игру очень осторожно. Он служил королеве, но никогда не выступал против отца. Барон терпеть не мог Дита, отзывался о нем с величайшим презрением, однако все же считал своим наследником.
Эвгенидес, по-видимому, разделял отношение барона к старшему сыну. Он не делал секрета из своей неприязни к Диту. И Дит не скрывал, что презирает короля. Король оскорблял Дита с варварской прямотой. Дит отвечал более тонко, на аттолийский манер, но не менее остро. И песенка была лишь одним из недавних примеров.
– Я слышал, что король изводит его не меньше, чем тебя.
– Думает, наверно, что ему за это ничего не будет. Барон Эрондитес не станет заступаться за Дита.
На следующее утро на тренировке король двигался безукоризненно, но мысли его явно витали где-то далеко. Костис предположил – может быть, он думает о Дите. Утром на плацу кто-то насвистывал «Брачную ночь короля». Как раз в эту минуту прибыл
Костис машинально присел в защитную стойку, готовясь к отражению новых атак, но король опустил меч и замер, сердито хмурясь.
– Льда! – крикнул он мальчишкам, столпившимся у стены, и один из них умчался.
У Костиса звенело в голове, одна половина мира казалась слишком яркой и в то же время темной. Он приложил руку к голове, унимая боль, однако не выпускал тренировочный меч. Король осторожно отобрал оружие, и Костис прижал к лицу обе руки. Больно.
– Прости, – сказал король.
– Я сам виноват, – вежливо простонал Костис.
Вокруг стала собираться толпа.
– Дай-ка посмотреть.
Костис опустил руку, король повернул ему голову.
– Видишь этим глазом?
– Да, ваше величество.
– Уверен? Закрой другой глаз.
Костис послушался. Мир по-прежнему виделся странным. Фигуры перед ним были окутаны темнотой, однако различались ясно.
– Плашмя пришлось, – послышался откуда-то голос Телеуса.
– Нет, ребром, – вздохнул король. – Бедный Костис, получил удар из замаха в первой позиции. Неловко вышло для нас обоих.
И впрямь неловко. Ударить противника в лицо во время тренировочного боя – такого быть не должно. Ударить не плашмя, а ребром деревянного меча – еще хуже. Но если тебя ударил замахом из первой позиции неумелый однорукий противник – тут позора не оберешься. Костис вздохнул:
– Я сам виноват, ваше величество.
– Верно, – дружелюбным голосом подтвердил король. Костис сердито поднял глаза и наткнулся на улыбку короля, в кои-то веки приветливую. – Я тоже виноват, – сказал король в виде извинения. – Вышел из себя.
Из кухни примчался мальчик с завернутым в тряпицу куском льда. Костис приложил его к лицу.
– Иди полежи, – велел король. – Пусть Телеус на сегодня освободит тебя от службы.
– Со мной все будет хорошо, ваше величество.
– Будет, будет. Иди отдохни. У тебя выходной.
Костис хотел было возразить, но лицо сильно болело, и мысль о выходном была очень привлекательна.
– Так-то лучше, – сказал король. – Всегда будь таким же послушным, лейтенант, и когда-нибудь дослужишься до гвардейского капитана. Правду сказать, королева тебя не назначит, но мы оба можем пасть от рук наемного убийцы, и тогда ты станешь капитаном при моем наследнике. Не оставляй надежды, даже если шансы призрачны.
– На убийство или на наследника, ваше величество? – спросил Костис.
Наступило молчание.
Костис поднял глаза, слишком поздно услышав собственные слова и внезапно осознав, кому он это сказал.
Король оторопел, разинув рот. Многие вокруг тоже.
Костис прикрыл глаза рукой, услышал смех и не сразу понял, что это смеется король.
– Костис, ты набрался дурных манер у моих лакеев. И не можешь даже списать свой промах на то, что перебрал неразбавленного вина. Может, спишем на боль в голове?